Страница 56 из 87
– Нет! – кричу я, – не трогай меня, не трогай! Выпустите меня отсюда!
Хочу броситься вон из лаборатории, но ноги дрожат так сильно, что не могу подняться. Голос срывается, по щекам ползут слезы от боли, я все еще дышу еле-еле. Из последних сил ползу в самый угол и забиваюсь в него. Комната плывет перед глазами, но продолжаю смотреть на Кассандру.
Она испугана, движется слишком медленно и ничего не понимает. Она кричит на человека в белом халате, тот робко указывает в сторону компьютера.
Когда она подходит к нему, мое тело расслабляется. Спазм сходит, дыхание восстанавливается, и картинка перед глазами становится четче. Я вижу, как Кассандра внимательно читает запись на экране, пробегает взглядом по одной строчке несколько раз, потом отворачивается и хватается за край стола.
Она бледнеет, и тогда я наконец поднимаюсь на ноги.
– Доминик, – говорит Кассандра, и я слышу ее, слышу, как дрожит ее голос.
Я не могу понять, кто она, и что я к ней чувствую. Я ненавижу Роджерса, ненавижу себя, ведь мы оба предали Софи. А теперь... теперь... я снова задыхаюсь, ведь теперь все это неважно. Мы оба проиграли. Вирус победил.
Выбегаю из лаборатории и быстро иду по коридору, цепляясь руками за стену.
Не понимаю, куда мне идти дальше. Кажется, сзади кто-то что-то кричит, но я лишь прибавляю шагу. Мне страшно. Мне больно.
Я неуязвима, но чувствую адскую боль.
Вместо того, чтобы свернуть в жилой отсек бункера, поворачиваю налево – там почти нет освещения, стены ничем не покрыты, лишь сухой шершавый холодный бетон. Бреду вдоль них, где становится темно и сыро, воняет канализацией и гнилью.
Иду в самый конец коридора, так далеко, что уже не видно света жилого отсека, но здесь горит красная аварийная лампочка. Останавливаюсь под ней и откидываюсь на стену. Меня трясет.
Один, два, три вдоха, и слышу неприятный высокий звук, похожий на писк. Смотрю вниз, и мимо меня пробегает гигантская крыса. Дергаюсь и зажимаю рот руками, чтобы не закричать.
Начинаю пятиться к свету жилого отсека, но передо мной пробегает и вторая, и третья. Все крысы скрываются в темноте, откуда сквозит промозглой сыростью. Мой желудок сжимается, я поворачиваюсь и со всех ног бегу к свету.
***
Когда возвращаюсь в комнату, дрожу от холода и страха. Кассандра сидит на кровати сгорбившись и смотрит на пустую стену. Опускаюсь рядом с ней и часто дышу. Мой мозг плавится от переизбытка страха и злобы.
– Там огромные крысы, – тихо говорю я, не знаю, почему. – В коридоре, дальше от жилого отсека.
Кассандра вздрагивает. Поворачивает голову в мою сторону, смотрит большими круглыми глазищами, но ничего не говорит. Трясет волосами и поднимается с кровати, подходит к стене.
Она мечется из стороны в сторону, нервничает, я вижу это. Не знает, куда забиться: комната слишком маленькая; не знает, куда приковать взгляд: вокруг лишь голые серые стены. И мы заперты в этой клетке, и меж нами лишь кровавая мешанина мыслей.
Мы выдыхаем синхронно, какой-то часовой механизм внутри нас приходит в действие, и я слышу его тиканье, что перерастает в одновременное биение двух сердец.
– Ты не знала ее, – тихо говорю я и искоса поглядываю на Кассандру, которая замирает и не поднимает головы. – Она была чокнутой. Я всегда думала, откуда столько энергии, столько безумных мыслей и крышесносных идей может взяться в одном человеке. Она была легкой... легкомысленной скорее. Она всегда забывала плохое и так отчаянно любила жизнь, что все передряги мира были ее передрягами. Софи была мне сестрой. Самой лучшей чокнутой подругой на свете.
Все внутри меня сжимается, душит меня, и я сворачиваюсь в клубочек, притягиваю колени к груди, обхватывая их руками.
– Я предала ее. Я поступила ужасно, отвратительно. Она не заслужила моей лжи, и я... я...
Я обещала себе не плакать. Сотни, тысячи, сотни тысяч раз обещала себе никогда больше не давать волю чувствам, но все еще продолжаю чувствовать себя человеком. Слабой глупой девочкой, одинокой, как сам мир.
– Я не успела попросить у нее прощения.
Закрываю лицо руками, и ладони быстро становятся мокрыми. Соленые слезы щиплют воспаленные глаза, лицо становится красным, я тру веки так отчаянно, будто пытаясь вырвать саму возможность рыдать из своих глазниц. Это звучит ужасно, но это отвратительно на самом деле.
Когда наконец отнимаю руки от лица, вся комната становится красной, и я вижу, что Кассандра стоит спиной ко мне. Неподвижно, будто статуя. Мне хочется ее разбить, как фарфоровую статуэтку, поэтому я сжимаю руки в кулаки.
– Мы слишком многое не успеваем в нашей жизни, – совершенно безжизненным голосом говорит Кассандра, и внутри меня зарождаются льды Арктики. – Мы не можем ничего изменить, когда умирают люди, которых мы любим, – слезы высыхают на моих щеках, а кулаки разжимаются. – Мы не можем ничего изменить и продолжаем существовать, когда больше не хотим жить. – Мои руки безвольно падают вдоль тела, кровь отливает от головы, и тогда Кассандра резко поворачивается в мою сторону. – В чем смысл всего этого?
– Его нет, – шепчу я с надрывом, – нет никакого смысла.
Губы Кассандры дрожат в улыбке.
– Это было бы слишком просто.
***
– Универсальный солдат? – оборачиваюсь я к Миллингтону прежде, чем он начинает говорить. Мы стоим втроем в огромном зале на уровень выше жилого отсека. В глаза бросается прежняя обстановка сдержанной роскоши, и здесь совсем иначе, чем в том коридоре, где мимо моих ног пробегали гигантские крысы.