Страница 41 из 87
***
Мой мозг меняется, теперь он искажен так, что краски становятся ярче, хотя мир я вижу расплывчатым и засвеченным. Мне пять лет. Меня зовут Белль, у меня длинные вьющиеся волосы и веснушчатый носик.
Я бегу к мамочке, чтобы рассказать о том, какую куклу видела в телевизоре, потому что хочу такую же. Мамочка не разрешает отвлекать ее, когда она работает, она сильно ругается, но я тоже очень сильно хочу эту куклу и готова пойти на противостояние.
Заглядываю в ее кабинет и представляю, как она сидит в своем длинном докторском халате за столом и горбится над микроскопом, но не вижу ее там.
«Странно», – бурчу себе под нос, и позволяю себе закричать.
– Мама, мама, можно я тебе кое-что расскажу?
Заглядываю во все комнаты по очереди, и нигде ее не нахожу. Хмурюсь и чешу подбородок: слишком подозрительно.
Остается последняя дверь, она приоткрыта и за ней горит свет. Проскальзываю в ванну, и вижу, как мама сидит на полу. Она вся в крови.
– Мама, мама! – верещу я, но она слабо меня успокаивает.
В одной руке мамочка держит нож, самый острый из тех, что есть у нас на кухне, а вторую руку пересекает глубокая царапина. Из нее сильно льется кровь, и я зажимаю рот руками.
– Не бойся, Белль, – шепчет она, едва шевеля губами. – С мамой все хорошо. Мама просто готовится.
– К чему ты готовишься, мама? – тихо говорю я, не скрывая своего отвращения.
– Иди к себе, Белль. Ты обязательно все поймешь потом.
Я не двигаюсь с места. Смотрю, как красные струйки бегут по ее светлой коже.
– Иди к себе, милая, – повторяет мамочка жестче, и я поворачиваюсь.
– А ты купишь мне куклу? – спрашиваю я, уходя.
– Куплю, милая. Обязательно куплю любую куклу, какую ты только захочешь.
***
Когда я открываю глаза, мне кажется, что вокруг все стало красным. В голове стоит шум. Встаю с кровати, упираясь руками в стену, иду в ванную. Смотрю на себя в зеркало: это все из-за глаз. Они налились кровью, и теперь все вокруг меня отдает красным.
Умываюсь прохладной водой. Очень долго смотрю на то, как она ровной струей течет из крана и решаюсь принять душ. У меня есть на это силы.
Когда возвращаюсь обратно в комнату, вижу, что на столе стоит обед или ужин, теряюсь во времени, но пахнет едой. Жареное мясо. Овощи. Я так давно не ела, что желудок сводит от голода, и я решаюсь попробовать. Опустошаю всю тарелку достаточно быстро и снова выпиваю почти весь графин с водой. Жажда – это еще одна вещь, которая сводит меня с ума.
Когда возвращаюсь в кровать, закутываюсь в белоснежное одеяло с головой и снова проваливаюсь в сон, слепленный из запретных воспоминаний.
***
После случая в ванной я по-другому смотрю на мамочку. Вечером ее рука перевязана бинтом, но уже на следующий день его нет. Я с удивлением рассматриваю рубец вдоль ее руки и вижу, что она улыбается.
– Ты волшебница? – спрашиваю мамочку, и она смеется:
– Да, я самая добрая фея.
– А я?
– А ты дюймовочка.
Тянусь за ножом и держу его двумя руками, рассматривая свое отражение. Прикладываю лезвие к коже совсем чуть-чуть, вижу проступающие на ней алые капли и отбрасываю нож подальше от себя. Я не чувствую боли, но при виде крови начинаю плакать.
Мамочка обнимает меня и пытается успокоить, но мне слишком страшно.
– Давай посмотрим мультик, а я принесу мороженое?
– Давай.
Когда мультик заканчивается, я совершенно забываю о царапине, и она бесследно исчезает.
***
Я не знаю, сколько времени меня держат здесь. Я не понимаю, ничего не понимаю. Еда появляется в комнате трижды в день и тогда, когда я выхожу в ванную. Даже на пару минут. Когда возвращаюсь, она пылает на столе, и я хмурюсь, не понимая, кто и как ее приносит. Как-то я пробовала просидеть в комнате, не выходя из нее дольше обычного, но мне так ничего и не принесли.
Кажется, они решили замучить меня одиночеством. Они думают, что если я не буду видеть людей, начну разговаривать сама с собой, сойду с ума, совсем слечу с катушек.
И они правы.
Я не могу контролировать свое тело. В какой-то момент мне начинает казаться, что они что-то подмешивают в еду и воду, какие-то галлюциногенный препараты, и я перестаю есть. Я не ем день или полтора, но становится только хуже. Что-то вырывается их меня. Я не контролирую его. Я себя не контролирую.
Если меня кормят три раза в день, то это четвертые сутки моего заточения. Скребу краску на стене ногтем и тренируюсь в наскальной живописи. Пытаюсь отмечать здесь дни, но ногти быстро стачиваются, и больше царапать нечем. Можно попробовать зубами, конечно, но они мне еще нужны.
Это странно, я чувствую себя настоящим животным. Хотя бы потому, что больше ничего не чувствую. Совершенно. К боли рано или поздно привыкаешь, какой бы ужасной и сильной она не была. И я привыкла. Мое тело живет своей жизнью, а я терплю его боль, но у меня новь появились силы двигаться. Во мне слишком много этой силы. Она вырывается наружу, и я кричу. Стены впитывают в себя мой голос, не выпуская его за свои пределы, но мне становится намного легче, когда можно орать во все горло.