Страница 24 из 87
Частое дыхание в трубке обрывается на гудки, и я сползаю на пол, чувствуя, как все тело бьет дрожь. Холодно, очень холодно.
Софи никогда меня не простит.
Мысли путаются в голове, создают такую плотную сеть хаотичных переплетений, что мешает мне дышать, парализует меня. Все движения теперь выходят резкими, обрывочными, такими отчаянными, что хочется провалиться сквозь землю.
Хватаю телефон и набираю номер Софи снова. И снова. И снова.
Долгие гудки раздражают, совершенно выбешивают, выводят из себя. Сколько бы раз я не набирала ее номер, Софи больше не берет трубку и не желает меня знать.
Перед глазами стоит ее лицо, глаза, что укоризненно смотрят на меня, надутые от обиды губы и боль в каждой напряженной мышце. Я вижу это и задыхаюсь от собственного же предательства.
Проходит много времени прежде, чем я выплываю из собственных мыслей и понимаю, где нахожусь и что делаю. Выходя из полубессознательного состояния, я поднимаюсь с пола и разминаю затекшие ноги, убираю телефон подальше, оставляя звук включенным на максимум, чтобы услышать звонок, если вдруг Софи перезвонит. Еще около часа я хожу вокруг, не зная, чем себя занять, жду звонка и чуда, но ни то ни другое не происходит. Я заслужила.
Подхожу к столу, на нем – хаос, как и в моей голове. Роюсь в бумагах, из самых глубин выуживаю справочник по вирусологии и раскрываю на странице с загнутым уголком – этот материал мне посоветовал прочитать Манн. Здесь же, в книге, спрятаны бумаги, которые я нашла в загородном доме и уже думаю о том, что надо бы наведаться туда еще раз.
Теперь это сделать сложнее, мама звонит часто и постоянно напрашивается в гости, а им с отцом я так и не сказал о бумагах и о том, как Манн оказался в Куитлуке. Объяснять и рассказывать одно и то же снова и снова – слишком долго, у меня остается все меньше времени. Единственный человек, который знает почти то же, что знаю я – это Алекс, но ввязывать его в эту историю сейчас мне хочется меньше всего.
Хотя моим мнением не особо интересуются. Меня просто ставят перед тем фактом, что Изабель Мэд должна спасти мир.
Лучше бы я не рождалась.
***
На изучение ключевой главы уходит полтора часа, прежде чем я надолго зависаю над строчкой в одном из документов Маргарет, написанном на английском.
Вспоминаю рассказ Мелиссы о мифическом тринадцатом штамме и странную систему Бэра по разбору модификаций вируса. Здесь используется совершенно иной термин, судя по всему, введенный самой Маргарет: Savanto.
Снова и снова пробегаю взглядом по страницам справочника, хватаю со стола планшет и вбиваю термин в поисковый запрос: все, что мне удается найти, это лишь перевод с языка эсперанто – «Спаситель». Странная игра слов, ведь с другой стороны, «ученый» звучит точно так же (англ. Savant – крупный ученый).
Ловлю себя на том, как уже застываю посреди комнаты с телефоном в руках и набираю номер Манна. Спустя пару гудков, сухой бас мужчины называет меня по имени по ту сторону провода, и я говорю, даже не думая:
– Вы можете объяснить мне то, что написано в документах? Кажется, я не смогу разобраться с этим самостоятельно.
Манн назначает встречу, и я срываюсь с места. На цыпочках вползаю в комнату, но Алекс уже проснулся, растянулся на кровати и удивленно косится на меня, когда я собираюсь.
– Мне нужно уйти, – говорю я, избегая встречаться с ним взглядом.
– Куда?
– Я ненадолго.
Глупо, абсурдно. Я просто ухожу прежде, чем он спросит что-то еще.
***
Я замечаю Манна вдалеке прежде, чем он замечает меня. Я вижу широкую спину мужчины, который стоит у фонарного столба, понурив голову. Подхожу ближе и останавливаюсь в нескольких метрах от него. Снежинки кружатся над нашими головами и запутываются в моих волосах. Когда я делаю еще шаг, мужчина вздрагивает и оборачивается.
Когда подхожу ближе, никто из нас не говорит слов приветствия и не интересуется делами другого, но между нами сохраняется зрительный контакт, связь, которой я не знала прежде. Глядя на Александра сейчас, я чувствую себя так, будто знаю его всю свою жизнь.
– Я хотел бросить все это, Изабель. Я был готов вернуться в Россию, в Сибирь, туда, где вырос. Все это… я думал, что забуду, как страшный сон.
Он громко и надрывно кашляет в массивный кулак, потом запрокидывает голову и шумно выдыхает пар.
– Все изменилось, когда Маргарет покончила с собой. До этого все было хорошо, наша работа давала плоды и новые цели, мне пришлось уехать ненадолго, а когда я вернулся… все. Конец. Я помню их взгляд, когда сошел с поезда. Адриана плакала, повисла на моем плече и рыдала, а Мелисса смотрела мне в глаза. Так холодно, будто это я столкнул Маргарет с края. Будто это была моя вина… но она была права. Все мы виноваты в том, что случилось.
– Никому, – сухо выдавливаю я. – Никому в своей жизни я не буду благодарна так сильно, как Мелиссе. Что бы ни случилось, она навсегда останется моей единственной матерью и самой сильной женщиной, которую я знаю.