Страница 2 из 87
24 декабря 2032 года.
Рождество. Мир готовится к самоуничтожению.
***
Солнечные дни выходят за рамки моей привычной жизни.
Они врываются в окна, огорошивают угнетенный кошмарами сонный мозг и заставляют один-единственный раз возрадоваться новому дню.
Я клянусь себе это – последний.
Это последняя улыбка.
Да, Изабель, не спорь с собой.
Но продолжаю улыбаться.
Даже когда боль перехватывает дыхательные пути и я жмусь в конвульсиях к стене, когда в голову прорываются воспоминания и заканчивается действие успокоительного.
Сейчас для меня, как и для многих, таблетки – последнее спасение. Но если для них это труднодоступная экспериментальная вакцина или антидот, то для меня – обыкновенные антидепрессанты и снотворное. Чтобы не сойти с ума в мире сумасшедших.
Боюсь ступить за порог комнаты, но это ежедневная паника. Каждый день я встаю с постели с мыслью, что там, за окном уже успел наступить конец света. Но промахиваюсь. Не сегодня. В другой раз.
Шагаю по паркету светлого и широкого коридора моего любимого дома. Любимого, потому что моего. Потому что я наконец-то нашла место, за чьими стенами могу быть уверенной в собственной безопасности. Я настояла именно на нем, и никто не посмел возразить. Теперь мою жизнь можно описать лишь одним словом, которое надеждой теплится в моем сердце: Аляска.
Пятый дом на Пайк-стрит, место, куда меня отправила Маргарет в своем последнем послании, но все тщетно. Уже полгода я веду непрерывные поиски, но никто из местных не знает мужчину, жившего здесь когда-то. Говорят, никто не задерживается в этом доме надолго.
Но со мной все будет иначе.
Прошел год.
Целый, черт возьми, год.
Не могу поверить.
Год.
Я неустанно допрашиваю всех знакомых мне ученых о результатах их работы. Все они в один голос утверждают, что самое страшное позади. Они говорят, что Штамм больше не поражает людей, что он усыплен и скоро появится возможность убить его окончательно.
Но я не верю.
Не могу.
Просто не могу.
Каждый раз, когда слышу слова ученых, я вспоминаю Ника Роджерса. Человека, погибшего дважды и дважды неокончательно. Моего брата и еще одного ребенка, которого бросила Маргарет. Я знаю его историю. Я помню его. Его изуродованную ожогами и испещренную шрамами кожу. Дикий шипящий голос. Дрожащие руки с целящимся мне в голову пистолетом. И глаза.
Глаза отчаянные, побежденные, больные. Поэтому я точно знаю, что это не конец. Штамм – это почти человек. Хищник. Если он чувствует превосходство, если он побеждает, то не отступит ни за что.
Назовите меня параноиком, но я не могу думать иначе.
Поэтому и боюсь.
Поэтому и думаю о смерти каждый раз, когда спускаюсь в кухню. Прохожу мимо зеркала и, как обычно, вижу ее в своем отражении. Я больше других похожа на труп: исхудавшая, с бледной кожей и волосами, черная краска из которых уже успела вымыться, а покрасить заново нет ни времени, ни смысла. Хотя нет. Думаю, я все же найду кусочек этого смысла и верну себе прибежище черного цвета.
Темнота по-прежнему меня успокаивает.
Да, вот так. Я не больна, но все равно знаю, что Штамм живет во мне. Что мы с вирусом – неразделимое целое.
А еще я знаю, что возможно, где-то на другом конце света Роджерс думает точно также.
Мы, люди – лишь клоны друг друга.
Это рождественское утро не обещает быть особенным, но вот, только я взмываю ложкой с кашей вверх, как слышу гул мотора, подпрыгиваю на месте, расплескиваю кашу по столу и, как обезумевшая, несусь к выходу.
Я не ошибаюсь.
Авто останавливается прямо у моего дома, и из него наперебой вылезают до чертиков знакомые мне фигуры.
Улыбка на моем лице все шире и шире, я коченею от потока ледяного аляскинского воздуха, рвущегося через распахнутую дверь, но продолжаю стоять на пороге и улыбаться.
Первой вижу знакомую ухмылку. Она преодолевает метры, разделяющие нас, в считанные секунды, и я взмываю вверх на сильных мускулистых руках, заливаясь смехом.
Хэл.
Я снова стою на земле и тереблю друга по шевелюре. Становится теплее на душе. Следом заходит Адам, по-прежнему полная противоположность Хэлу, скромно бросает «Привет» и обходит меня за пару метров, дабы избежать объятий. Хоть что-то в этой жизни остается неизменным.