Парижский синдром

Самым сложным в предстоящем путешествии было то, что о нем нужно как-то рассказать маме. Она не будет ни против Марко (наоборот, вздохнет с облегчением, что я окажусь под его опекой), ни против волонтерского лагеря (она не раз говорила мне, что молодость – благословенное время для открытий и приключений), ни против моего двухмесячного отсутствия (если я пообещаю чаще звонить и писать). Но то, что я еду в наследное поместье Радзивиллов, может стать предметом ссоры. Мама не в восторге от моей любви к деду, она мягко, но настойчиво убеждает меня, чтобы я не обольщалась на его счет и не питала иллюзий по поводу крепких семейных уз. В попытках Тео поддерживать со мной контакт она видит лишь стремление откупиться от мучающих его угрызений совести. И боится, что наше общение не даст мне ничего, кроме боли. Она предпочитает не думать о моей принадлежности к знатному роду и, похоже, жалеет, что Тео появился в нашей жизни, так как видит: разочарований от этого больше, чем радости. Сама она с Тео не общается. Они виделись лишь раз, когда он приехал знакомиться. Тогда из подслушанного мною разговора я узнала, что о своем сыне Тео знает не больше нашего.

- Все, что я могу сказать, он жив. Но связи со мной он не поддерживает уже много лет, где он, чем занимается, я не знаю. Но зато у меня есть возможность общаться с Миленой, если Вы не будете возражать.

- Почему сейчас? – спросила мама.

- Я старею, начинаю осознавать свои ошибки и хотел бы исправить то, что в моих силах.

- Я не хочу, чтобы у дочери возникли неоправданные ожидания, которые потом разобьют ей сердце.

- Все, что я прошу, иногда видеться с ней, звонить. Я не буду надоедать Вам своим вниманием.

Мама с неохотой согласилась. Но любое упоминание о Тео вызывает у нее неприязнь. Сначала я думала, что не стану ей говорить о том, чьи владения ждут меня через несколько дней. Вряд ли сама она об этом узнает. Но в наших отношениях не было места лжи, и сейчас я не хотела делать исключение.

- Конечно, я против! – воскликнула она. – Неужели во всей стране не нашлось другого места, куда ты можешь поехать!

- Мамуль, ты ведь знаешь, трудно отправиться куда-то в пределах страны, не наткнувшись на наследие Радзивиллов. И Марко уже договорился. Что плохого в том, если я просто помогу другим ребятам?

- Ох, Миленочка, ты ведь уже все решила, верно? Ты скажешь об этом Тео?

- Ты же знаешь, я не звоню ему первая. Так что, вряд ли. Да и зачем?

- Там хоть связь есть?

- По-моему, нет. Но рядом деревня, - поспешила успокоить я ее, - буду звонить оттуда! И потом, со мной же будет Марко.

Последнее ее успокоило – Марко она доверяла безоговорочно.

- Когда едете?

- Через неделю, как сдам экзамены.

- Хорошо, родная. Тебе помочь собрать вещи?

Я рассмеялась:

- Мам, ну это же все-таки не переезд на новую квартиру! Уж один рюкзак я в силах уложить!

Как и всегда после общения с мамой, я уходила, словно неся на плечах невидимое покрывало, сотканное из ее нежности и заботы. Пусть мое семейное наследие куцевато, но самое главное в моей жизни было всегда – мамина любовь. Какие бы сложности мы ни переживали, как бы я себя ни вела, я всегда чувствовала и знала, что для мамы я – самая главная ценность, и это ощущение служило мне хорошей жизненной опорой. Несмотря на то, что она родила меня довольно рано, и нас часто принимали за сестер, а не за маму и дочку, она никогда не стремилась быть для меня эдакой подружкой-ровней. У нас были доверительные отношения, но дистанция всегда соблюдалась, и меня это полностью устраивало. Задушевной «подругой» для меня стал Марко, а мама должна быть сильной, надежной. Взрослой. На моей памяти, единственный раз мама сдалась и показала мне свою слабость.

Был в нашей жизни период, когда навалилось все сразу: у нее обнаружились проблемы со спиной, предприятие, где она работала, закрылось, а тут еще дядя решил нас прогнать из квартиры. Это стало последней каплей, и в один вечер я застала маму сидящей на полу и рыдающей навзрыд. Я кинулась к ней, обняла, а она прижала меня к себе и заплакала еще сильнее:

- Ох, лапонька, да почему же мы с тобой такие невезучие! Да когда же это закончится! Я так устала тянуть на себе все, я выдохлась, я так больше не могу!

Она говорила еще что-то, но я не вникала в смысл слов. Меня охватил ужас. Мама, моя мамочка, несчастна, а я ничем не могу ей помочь! Я тоже заплакала, потому что впервые увидела маму такой…беспомощной. Постепенно мы успокоились, она вытерла мне слезы, поцеловала и сказала:

- Ничего, солнышко, я просто устала. Все уладится!

- Обещаешь? – всхлипнула я.

- Да, обещаю!