Дюна

Питер поднялся, подошел к двери и открыл ее ровно настолько, чтобы можно было принять записку, скатанную в трубочку. Закрыв дверь, он развернул листок и рассмеялся.

— Ну? — повелительно спросил барон.

— Этот глупец прислал нам ответ, барон.

— Атридесы никогда не могли себе отказать в благородном жесте. Что он там пишет?

— Он очень неучтив, барон. Обращается к вам просто, как к Харконнену. Никаких титулов!

— Это достаточно славное имя само по себе, — проворчал барон. Голос выдавал его нетерпение. — Так что же пишет дорогой Лето?

— Он пишет: «Ваше предложение о встрече неприемлемо. Я, имея достаточно много случаев убедиться в Вашем вероломстве, отвечаю Вам отказом».

— И?

— «Жаль, что это качество все еще процветает в империи». И подпись: «Граф Лето Арраки».

Питер рассмеялся.

— Граф Арраки! Господи! До чего же смешно!

— Замолчи, Питер, — сказал Барон. Тот сразу умолк. — Так, значит, вражда? И он использует это старое милое слово «вероломство», такое богатое традициями, будучи уверенным, что я пойму намек?

— Вы сделали шаг к миру, — сказал Питер.

— Для ментата ты чересчур разговорчив, Питер, — заметил барон, а про себя подумал: «Я должен от него поскорее избавиться. Теперь в нем нет надобности».

Барон посмотрел на своего наемного убийцу и только сейчас заметил в нем то, что сразу бросалось в глаза посторонним: блеклые глаза ментата были лишены какого бы то ни было выражения.

Усмешка скользнула по лицу Питера.

— Но, барон! Я никогда не видел более утонченной мести. Заставить Лето обменять Каладан на Дюну, и безо всяких условий, только потому, что так приказал император! До чего же остроумно с вашей стороны!

Барон холодно произнес:

— У тебя недержание речи, Питер!

— О, я счастлив, мой барон. Вы же… вас точит ревность.

— Питер!

— Но, барон! Разве не достойно сожаления то, что вы не можете сами привести в исполнение этот замечательный план?

— Когда-нибудь я задушу тебя, Питер!

— Ну конечно, барон! Но с добрым поступком никогда не следует спешить, не правда ли?

— На что ты рассчитываешь, Питер?

— Мое бесстрашие удивляет барона? — спросил Питер. Его лицо превратилось в хитрую маску. — Ага! Но я заранее предчувствую тот момент, когда ко мне подошлют палача. Вы будете сдерживаться, пока я буду вам полезен. Преждевременное убийство будет расточительно, я еще могу принести вам пользу. Я знаю, что Дюна — прекрасная планета. Мы не будем в убытке, не так ли, барон?

Фейд-Раус дернулся в своем кресле. «Вот вздорные дураки, — думал он. — Мой дядя не может беседовать со своим ментатом без ссор. Неужели они думают, что мне больше нечем заняться, кроме как слушать их галиматью!»

— Фейд, — сказал наконец барон, — я велел тебе слушать и учиться, когда разговаривают старшие.

— Да, дядя.

— Иногда Питер удивляет меня. Я не считаю боль необходимой, но он… он находит в ней какое-то удовольствие. Что касается меня, то я чувствую жалость к бедному герцогу. Доктор вскоре займется им, и это будет конец всех Атридесов. Но Лето, конечно, узнает, кто направлял руку сговорчивого доктора, и это… это, наверное, будет выглядеть ужасно.

— Тогда почему бы вам не приказать доктору просто воткнуть ему кинжал меж ребер? — спросил Питер. — Вы говорите о жалости, но…

— Герцог должен узнать, что это я стал его роком, — сказал барон. — И другие тоже должны узнать об этом. Это приведет их в замешательство, и я выиграю время для маневрирования.

— Маневрирования… — задумчиво повторил Питер. — Внимание императора и так приковано к вам, барон. Вы слишком смелы. В один прекрасный день император пошлет сюда легион-другой сардукаров, и это будет концом барона Владимира Харконнена.

— Ты бы с удовольствием посмотрел на это со стороны, да, Питер? — съязвил барон. — Ты бы с радостью наблюдал, как они разрушают мои города и берут приступом этот замок. Тебя слишком интересует кровь. Возможно, я поспешил с распределением трофеев Арраки.

Питер сделал несколько мелких шажков и остановился за спиной Фейд-Рауса. Напряжение в комнате, казалось, сгустилось. Юнец обеспокоено и хмуро посмотрел на Питера.

— Не играйте со мной в прятки, барон, — сказал тот. — Вы обещали мне леди Джессику!

— Зачем она тебе? — спросил барон.

Питер ничего не ответил. Фейд-Раус шевельнулся в своем кресле.

— Дядя, может, я пойду?

— Ты слишком нетерпелив, мой милый.

— Да, как с маленьким Полом? — спросил барон у Питера.

— Он угодит в ловушку и будет наш, — пробормотал тот.

— Я не об этом, — сказал барон. — Ты утверждал, что служанка Бене Гессерит родит герцогу дочь. Стало быть, ты ошибся, а, ментат?

— Нечасто я ошибаюсь, барон, — ответил Питер, и впервые в его голосе послышался страх. — Поверьте мне, что служанки Бене рождают в основном дочерей.

— Дядя, — вмешался Фейд-Раус, — вы мне обещали, что я здесь услышу нечто важное для себя…

— Не торопись, — барон повернулся к племяннику, не отходя от глобуса. — Я позвал тебя сюда, Фейд, чтобы поучить мудрости. Ты ведь наблюдал за нашим добрым ментатом. Тебе бы следовало кое-что у него перенять.

— Но, дядя…

— Он очень умен, не так ли, Фейд?

— Да, но…

— Вот именно — «но»… Всмотрись в его глаза. Питер умен, но эмоционален и склонен к взрывам страсти. Как ни умен Питер, но и он может заблуждаться.

В голосе Питера зазвучала угроза:

— Вы вызвали меня сюда, барон, чтобы поиздеваться надо мной?

— Тебе пора бы знать меня получше, Питер. Я просто хочу показать своему племяннику, что и возможности ментата могут быть ограниченными.

— Вы уже нашли мне замену?

— Замену тебе? Что ты, Питер! Где же это я мог бы найти замену твоей хитрости и уму?

— Там же, где вы нашли меня, барон.

— Возможно, стоит попытаться, — задумчиво произнес барон. — Последнее время ты действительно кажешься мне неуравновешенным. И еще эти снадобья…

— Разве мои увлечения слишком дороги? Вы возражаете против них?

— Дорогой мой Питер, твои увлечения — это то, что тебя ко мне привязывает. Как я могу против них возражать? Я просто хочу, чтобы мой племянник знал о тебе все.

— Если он должен знать все, может, я ему станцую?

— Как-нибудь в другой раз, — сказал барон, — а сейчас сиди и молчи. — Он посмотрел на Фейда. — Это наш ментат, Фейд. Он был обучен выполнять определенные обязанности. Тот факт, что он находится в живом человеческом теле, не должен тебя смущать. Правда, это серьезная помеха. Иногда я думаю, что древним с их мыслящими машинами было куда легче.

Губы племянника барона, как и у всех Харконненов, были несколько искривлены, что придавало его лицу изумленное выражение.

— Это сравнение уж слишком нелепо, — сказал Питер. — Вы сами, барон, могли бы создать нечто лучшее, чем те машины.

— Возможно, — оживился барон и сделал долгий выдох. — Итак, Питер, опиши моему племяннику основные перипетии нашей борьбы с домом Атридесов.

— Барон, я ведь предупреждал вас, чтобы вы не посвящали в ее подробности никого. Мои наблюдения над…

— Я сам могу судить об этом. Я отдал тебе приказ, ментат. Предстань перед нами в одном из твоих многочисленных состояний.

— Пусть будет так, — сказал Питер. Он выпрямился, и в нем появилось какое-то величие, как будто это была еще одна его маска, но на сей раз покрывавшая не лицо, а тело. — Через несколько дней весь клан герцога Лето вступит на борт лайнера Космического Союза для следования на Арраки. Они прибудут скорее всего туда, а не в наш город Картаг, потому что ментат герцога, Зуфир Хават, совершенно справедливо решит, что Арраки легче защитить, чем Картаг.