Дюна

«Мой отец в отчаянном положении, — думал он. — Дела для нас складываются не очень хорошо. И Хават, — Пол вспомнил, как старый ментат вел себя на совещании, — не уверен, колеблется, проявляет признаки тревоги. Хават чем-то глубоко взволнован».

— Тебе лучше провести остаток ночи здесь, сын, — сказал герцог. — Скоро уже рассвет. Я сообщу об этом твоей матери. — Медленно и устало он поднялся на ноги. — Почему бы тебе не составить несколько стульев и не отдохнуть?

— Я не слишком устал, сир.

— Как знаешь.

Герцог сложил руки за спиной и начал медленно прохаживаться вдоль стола.

«Как лев в клетке», — подумал Пол.

— Ты собираешься обсудить с Хаватом возможность предательства?

Герцог остановился перед сыном и проговорил, глядя в окно:

— Мы обсуждали эту возможность много раз.

— Похоже, что старуха верит в то, что говорит, — сказал Пол. — И записка, полученная матерью…

— Предосторожности приняты, — отрезал герцог.

Он оглядел комнату, и Пол увидел охотничий огонек, зажегшийся в его глазах.

— Оставайся здесь. Я должен обсудить с Зуфиром кое-какие вопросы. Он повернулся и, кивнув охране у дверей, вышел из комнаты.

Пол пристально смотрел на то место, где только что стоял отец. Оно опустело еще до того, как герцог ушел. И Полу вспомнилось пророчество старой женщины:

«… Для твоего отца уже ничего нельзя сделать».

В тот первый день, когда Муаддиб шел со своими родителями по арракинским улицам, некоторые из встреченных им людей, вспоминая легенды и пророчества, кричали ему вслед: «Муад!» Но в их криках слышался скорее вопрос, нежели утверждение, ибо пока они могли только надеяться на то, что он является предсказанным Лизаном ал-Гаибом. Их внимание было приковано и к его матери, потому что они слышали о том, что она была Бене Гессерит, и для них было ясно, что она похожа на других Лизан ал-Гаибов.

Когда герцог нашел Хавата в указанной ему охраной комнате, тот был один. В соседнем помещении, где устанавливалось оборудование, стоял шум, в комнате же, которую занимал Хават, было тихо. Пока Хават поднимался из-за заваленного бумагами стола, герцог огляделся. Зеленые стены. Три кресла вокруг стола. На каждом из них красное пятно — след, оставшийся от поспешно стертой с них буквы «х».

— Кресла очищены и вполне безопасны, — сказал Хават. — Где Пол, сэр?

— Я оставил его в совещательной комнате. Надеюсь теперь, когда я его не смущаю, он сможет немного отдохнуть.

Хават кивнул, подошел к двери, закрыл ее, и шум сразу стих.

— Зуфир, я все думаю о запасах спайса империи и Харконненов.

— Что именно вас тревожит, мой господин? Герцог поджал губы:

— Склады весьма ненадежны.

Хават попытался что-то объяснить, но герцог остановил его:

— Оставим в покое запасы императора. Думаю, он был бы втайне рад, если бы Харконнены пришли в замешательство. Как ты считаешь, будет ли барон заявлять протест, если разрушить нечто такое, что он не сможет признать своим открыто?

Хават покачал головой:

— У меня нет лишних людей, сир.

— Займи у Айдахо. А может быть, кому-нибудь из Свободных доставит удовольствие прогулка по планете?

— Как скажете, мой господин. — Хават отвернулся. Видя, что старик нервничает, герцог подумал: «Возможно, он подозревает, что я ему не доверяю. Должно быть, он знает, что я имею информацию о предательстве. Что ж, лучше всего попробовать успокоить его».

— Зуфир, поскольку ты один из немногих, кому я могу доверять безусловно, мы должны немедленно обсудить еще один вопрос. Мы оба знаем, какими бдительными нам нужно быть, чтобы помешать предателям проникнуть в наши ряды… но у меня есть два новых сообщения.

Хават обернулся и посмотрел на герцога. Лето повторил рассказанное Полом. Но услышанная информация не ввергла ментата в состояние напряженной сосредоточенности, а лишь усилила его волнение.

Понаблюдав за стариком, Лето сказал:

— Ты что-то скрываешь, старина. Мне следовало бы понять это тогда, когда ты так нервничал на совещании штаба. Что же это такое, о чем нельзя было сообщить на заседании штаба?

И без того узкие губы Хавата вытянулись в узкую ниточку; на его лице четче обозначились глубокие морщины:

— Мой господин, я не знаю, как об этом сказать.

— Зачем нам хитрить друг с другом? Ты ведь знаешь, что со мной можно говорить обо всем, Зуфир.

Хават продолжал смотреть на герцога, думая про себя: «Вот таким я люблю его больше всего. Он человек чести и заслуживает того, чтобы до конца рассчитывать на мою преданность и усердие. Почему я должен причинить ему боль?»

— Итак? — спросил Лето. Хават пожал плечами:

— Все дело в клочке записки. Мы отобрали ее у курьера Харконненов. Она была предназначена для агента по имени Парди. У нас есть веские причины считать, что Парди — руководитель здешней агентурной сети Харконненов. Записке, конечно, можно придавать большое значение, а можно считать ее никчемной. Все зависит от того, как ее воспринимать.

— Каково же содержание записки?

— Клочка записки, мой господин. Она была сделана на пленке, и к ней, как обычно, была привязана капсула со взрывчатым веществом. В наши руки попал лишь клочок пленки, однако важный.

— Ну?

Хават провел языком по губам.

— В ней говорится: «…Его никогда не станут подозревать, и когда на него обрушится чей-либо удар, одного этого будет достаточно, чтобы его уничтожить». На записке была собственная печать барона, я ее узнал.

— Твои подозрения не лишены оснований, — в тоне герцога Хават внезапно почувствовал холодок отчуждения.

— Я бы скорее дал отрезать себе руки, чем причинить вам боль, господин, но что, если…

— Леди Джессика?! — гневно вскричал Лето, не дав Хавату договорить. — Неужели ты не мог выудить правду у этого Парди?

— К несчастью, Парди уже не было в живых, когда мы перехватили курьера. Курьер же, я в этом уверен, не знал, что нес.

Лето встряхнул головой: «Как все это отвратительно! Ничего подобного быть не может — я знаю свою женщину».

— Мой господин, если…

— Нет! — взревел герцог. — Здесь ошибка!

— Мы не можем оставить этот факт без внимания, мой господин.

— Она со мной шестнадцать лет! У нее было бесчисленное число возможностей для того, чтобы… Ты сам изучал школу Бене Гессерит и Джессику.

Хават горько проговорил:

— Как уже известно, факты могут проходить мимо меня.

— Говорю тебе, что это невозможно. Харконнены хотят уничтожить род Атридесов, включая и Пола. Они уже однажды пытались, Может ли мать замышлять что-то против сына?

— Возможно, против собственного сына она не действует. А вчерашняя попытка могла быть хитрым трюком.

— Она и была трюком.

— Сир, леди Джессика утверждает, что ее родители ей неизвестны. А что, если она сирота и сиротой ее сделали Атридесы?

— Она могла бы начать действовать давным-давно. Подсыпать яд в мое питье… вонзить ночью стилет… У кого как не у нее были такие возможности?

— Харконнены хотят уничтожить вас, мой господин. В их намерения входит не только убийство. Вендетта должна быть настоящим искусством.