Дюна

— Сколько вы приняли спайса?

— Природа отрицает предвидение, — сказала она, поднимая голову. — Ты это знаешь, Дункан?

Он заговорил мягко, рассудительно, как с ребенком:

— Скажите мне, сколько спайса вы приняли? — левой рукой он придерживал ее за плечо.

— Слова так примитивны и двусмысленны, — она отодвинулась от него.

— Скажите мне…

— Посмотри на Защитную стену, — Алия указала перстом вдаль, ее вытянутая рука дрожала. Местность разрушалась в ее всепоглощающем видении — песочный замок под невидимыми волнами. Она перевела взгляд на лицо гхолы. Черты его лица менялись, становились то старыми, то молодыми… старыми… молодыми. Он был самой жизнью, напористой, бесконечной… Она хотела бежать, но он схватил ее за руку.

— Я позову врача, — сказал он.

— Нет! Я должна иметь видение! Мне нужно знать!

— Идемте внутрь.

Она смотрела на его руку. Там, где его рука касалась ее тела, она чувствовала электрическое напряжение, которое и искушало, и пугало ее. Она рывком высвободилась и проговорила:

— Нельзя удерживать водоворот!

— Вам нужна медицинская помощь!

— Разве ты не понимаешь? Мое видение неполно, только фрагменты. Оно мигает и дергается. Я должна запомнить будущее. Разве это не ясно?

— Что толку в будущем, если вы сейчас умрете? — он осторожно повел ее в помещение семьи.

— Слова… слова… — бормотала она — Я не могу объяснить их. Одно должно вызывать другое, а здесь нет причин… и нет следствий. Нельзя оставлять Вселенную в таком виде!

— Ложитесь! — приказал он. «Какой он прочный!» — подумала она.

Холодные тени окутали ее. Она чувствовала, как ее собственные мышцы ползут, словно черви. Только пространство постоянно, все остальное неустойчиво. Кровать покрылась множеством тел, и все это были ее тела. Время стало множеством перегруженных ощущений. Не было единой реакции времени, не за что было ухватиться. Это Время. Оно движется. Вся Вселенная скользит мимо, назад, вперед, в сторону…

— Оно лишено предметности, — пыталась объяснить она. — Его нельзя обойти или пройти над ним.

Вокруг нее копошились люди. Кто-то держал ее за руку. Она проследила за этой рукой и увидела лицо… Дункана Айдахо! Его глаза… неправильные, но это Дункан — мужчина — ребенок — старик — мужчина — ребенок — старик… Каждая черточка лица выдает его тревогу за нее.

— Дункан, не бойся, — прошептала она. Он кивнул, не отпуская ее руки.

— Лежите спокойно.

И подумал: «Она не должна умереть! Не должна!!» Он покачал головой. Такие мысли противоречат логике ментата. Смерть необходима, чтобы жизнь могла продолжаться.

«Гхола любит меня», — подумала Алия.

Эта мысль стала прочной скалой, за которую она смогла ухватиться. Знакомое лицо, знакомая комната за ним. Она узнала одну из спален в крыле Пола.

Какой-то человек что-то делал с трубкой в ее горле. Она боролась с тошнотой.

— Мы захватили вовремя, — Алия узнала голос семейного врача. — Надо было позвать меня раньше. — В его голосе прозвучало подозрение. Она чувствовала, как трубка скользнула из ее горла — блестящая змеящаяся нить.

— После укола она заснет, — сказал врач. — Я пришлю ее охрану.

— Я побуду с ней, — сказал гхола.

— Не нужно!

— Останься… Дункан, — прошептала Алия.

Он погладил ее руку, чтобы показать, что услышал ее просьбу.

— Миледи, — сказал врач, — будет лучше, если вы…

— Не говорите мне, что лучше, — выдохнула она. Горло ее болело от каждого произнесенного ею звука.

— Миледи, — в голосе врача звучал упрек. — Вы ведь знаете, как опасно принимать слишком много меланжа. Могу только предположить, что кто-то дал его вам без…

— Вы сумасшедший! — прохрипела она. — Хотите лишить меня видения? Я знала, на что шла. — Она приложила руку к горлу. — Уходите отсюда! Немедленно!

Врач выплыл из поля ее зрения со словами:

— Я сообщу вашему брату.

Она позволила ему уйти, перенеся все свое видение на гхолу. Теперь оно лежало ясно в ее сознании. Она чувствовала, как движется гхола во Времени. Теперь это больше не была загадочная фигура.

«Он — посланное мне испытание, — подумала Алия. — В нем опасность и спасение».

И она вздрогнула, зная, что имела видение, которое было и у ее брата. Непрошеные слезы жгли ей глаза. Она резко повернула голову. Никаких слез! Они расходуют влагу и, что еще хуже, искажают поток видения. Пола нужно остановить! Один раз, только один раз она пересекла Время там, где проходил он. Напряжение и изменчивость больше не позволят этого. Нить Времени проходит сквозь ее брата, как луч света через миг времени. Он стоит в фокусе и знает это. Он собрал все линии и не позволит им ускользнуть или измениться.

— Почему? — пробормотала она. — Из ненависти? Он ударил Время, потому что оно причинило ему боль? Или… что?

Хейту показалось, что он слышит свое имя.

— Миледи?

— Если бы я могла выжечь это в себе! — воскликнула Алия. — Я не хочу отличаться от других.

— Успокойтесь, Алия, — бормотал он. — Вам нужно уснуть.

— Я хочу уметь смеяться, — прошептала она. Слезы катились по ее щекам. — Но я сестра императора, которому поклоняются, как Богу. Люди боятся меня. Я не хочу, чтобы меня боялись!

Он вытер слезы с ее лица.

— Я не хочу быть частью истории, — шептала она. — Я хочу быть любимой… и любить.

— Вы любимы.

— Ах, верный, верный Дункан…

— Пожалуйста, не зовите меня так.

— Но это так. А верность — редкий товар. Ее можно продать, но купить нельзя.

— Мне не нравится ваш цинизм.

— Будь проклята твоя логика! Это — правда!

— Спите!

— Ты любишь меня, Дункан?

— Да.

— Может, это ложь, в которую легче поверить, чем в правду? — спросила она. — Почему я боюсь верить тебе?

— Вы боитесь моих отличий, как и своих.

— Будь мужчиной, а не ментатом!

— Я и ментат и мужчина.

— Ты сделаешь меня своей женщиной?

— Я сделаю то, чего потребует любовь.

— И верность?

— И верность.

— Вот этим ты и опасен, — сказала она.

Ее слова обеспокоили его. Ни следа этого беспокойства не отразилось на его лице, ни одна мышца не дрогнула, но она знала. Это беспокойство было в видении. Она чувствовала, что утратила часть видения, но кое-что из будущего помнила.

— Дункан, не давай мне уходить, — прошептала она.

— Спите. Не боритесь со сном.

— Я должна… должна. Он наживка в собственной ловушке. Он слуга силы и ужаса. Насилие… обожествление — это тюрьма, в которую он заключен. Он потеряет все. Его разорвут на части.

— Вы говорите о Поле?

— Его увлекают к пропасти, — хрипела она, изгибая шею. — Слишком велика тяжесть, слишком много горя. Его уводят от его любви. — Она опустилась на кровать. — Создают вселенную, где он не позволит себе жить.

— Кто это делает?

— Он сам! Ты такой прочный… Он — лишь часть рисунка. И слишком поздно… слишком поздно… слишком поздно…

Говоря это, она чувствовала, как сознание опускается слой за слоем. Тело и мозг разделились и слились в вихре прошлых видений… движущихся, сменяющих друг друга… Она чувствовала биение сердца зародыша, ребенка будущего. Меланж все еще владел ею, заставляя плыть по Времени. Она знала, что видит жизнь еще не зачатого ребенка. Но одно она знала точно: этому ребенку уготовано то же самое пробуждение, что и ей самой. Он будет сознательным, мыслящим существом еще до рождения.