Страница 98 из 113
Холодная ярость наполняет изнутри, пробираясь в каждую клетку тела.
Я обязана сделать все, чтобы наказать его — наказать так, как он того достоин.
Подгоняемая этими чувствами, не замечаю, как добираюсь пешком до дома. В коридоре первым делом скидываю с себя всю одежду, забираюсь под горячий душ. Пар наполняет комнату, скрывая очертания предметов, и я подставляю затылок под струю, стараясь выбить образ мертвой Яны из начинающей болеть головы.
Черт, только мигрени еще не хватало. Сейчас мне нужна способность ясно соображать.
Забираюсь на подоконник в одном полотенце, затягиваясь сигаретой. Дико хочется оказаться рядом с Иваном, поддержать его, но понимаю, что это вызовет лишь раздражение. Меня терзает стыд, когда я переключаюсь на мысли о том, что у нас еще возможно совместное будущее.
– Как плохо быть влюбленной дурой, — вздыхаю, выкидывая окурок в форточку.
После долго сижу на полу в зале, гипнотизируя телефон. Позвонит ли хоть кто-нибудь? Вспомнит сегодня обо мне?
Я хочу и не хочу этого одновременно, но вынужденное бездействие не дает покоя. Оценивающе смотрю на погоду за окном: с неба все еще льет, поэтому возвращаюсь в прежнюю позу и замираю.
Стоило бы уложить по полкам все последние события, начиная с того, как я вышла из больницы, но мысли разлетаются в разные стороны. Образы Ивана, Петра, Кирилла, Толика, Елены проскакивают галопом, не давая остановиться хотя бы на одном.
Набираю номер профайлера, не зная, о чем буду с ней говорить. Она отвечает тут же, будто только и ждет звонка:
– Это правда?
– Да, — отвечаю, даже не успев поздороваться.
– Ты не рядом с ним?
– Нет, Лена. Будет странно, если временная любовница придет поддерживать после смерти жены.
– Аня, кажется, ты не знаешь, — она шумно выдыхает, подбирая слова, - Яна подала на развод с ним. Они не сходились.
– Что? — не веря собственным ушам, переспрашиваю. Мне становится жарко, оттягиваю ворот футболки, чтобы снять давление с шеи. — Как?
– Это сейчас уже не важно. Я не знаю, какие планы у него были на тебя, и в другой ситуации я бы не полезла в ваши отношения, но… Не отворачивайся от Ивана. Пусть не сейчас, не сегодня, но когда он придет к тебе…
– Как к последнему средству утешения? — голос дрожит, но будет враньем не признаться хотя бы себе, что я приняла бы его в любом случае.
– Сейчас Антон приедет с работы, и мы поедем к Ване. А ты просто подумай о том, что теперь знаешь.
Разговор выбивает из колеи.
Я закрываю глаза, надавливая на веки подушечками больших пальцев, отказываясь думать. Каждый разговор, каждое событие будто кардинально меняют вектор моего движения. Я только свыкаюсь с мыслью, что никому не нужна, и сразу рядом появляется столько новых людей. Стоит поверить, что я достойна любви, как тут же судьба поворачивается задом. А теперь, почти смирившись в невозможности этих отношений, я снова живу надеждой. Чтобы опять разочароваться?
Нарезаю круги по гостиной до двух часов ночи, кусая губы до крови. Шептуны без конца обсуждают, обсуждают, обсуждают события последних дней — до тошноты. Я уже не могу их слушать, но они не затыкаются, мешая соображать.
В половине третьего ключ поворачивается в замке входной двери. Звук настолько громок в ночной тишине, что с меня тут же слетает дрема. Приподнимаюсь, готовая к худшему, но вижу Ивана. В руках его — початая бутылка водки, уже пустая почти наполовину.
Мутный взгляд останавливается на мне. Нетрезвая походка выдает, что это уже не первая доза алкоголя, оказавшаяся в его организме. Он проходит мимо, с грохотом ставя водку на стол, и тяжело опускается рядом. Склоняет голову на руки и замирает.
Все это время я стою в нерешительности, опираясь на косяк.
Что делать?
Невыносимо желание подойти, обнять, коснуться. Но все мои действия кажутся ужасным кощунством, поэтому я лишь крепче обнимаю себя, скрещивая руки. Нельзя, нельзя, но так хочется… Сегодняшний разговор с Еленой сбивает с толку еще больше.
– Это я во всем виноват, — глухо говорит Иван и повторяет снова, уже четче, поднимая голову, — я виноват.
Молчу. Такие фразы не требуют ответа. Доказывать, что виноват только убийца, бесполезно — он распалится лишь сильнее. Впрочем, это Ваню не останавливает:
– Я! Виноват! Надо было спрятать ее, увезти! А я вместо этого все похерил! Сука! Ненавижу! Я убью эту мразь, живьем закопаю!
Голос становится все громче; Доронин срывается с места и крушит кухню, скидывая подворачивающуюся под руку посуду, роняя стулья. От ударов на стене остаются кровавые отпечатки костяшек пальцев.
Дикий звук, вырывающийся из его груди, разрывает мне душу на части. Я заставляю себя стоять, не двигаясь, пока он не выдыхается.
Иван скатывается вниз по стене, утопая в острых осколках. Перешагиваю аккуратно, стараясь не поранить босые ноги, но боли избежать не удается. Опускаюсь рядом, вставая на колени, и прижимаю его за голову к себе, давая выплакаться.
Как по-дурацки звучит фраза о том, что мужчины не плачут. Боль потери одинаковая для всех, — она сама выдавливает из человека слезы, чтобы спасти от перегрузки.
Измотанный собственным бессилием, Иван замирает. Мы сидим так ровно три минуты, пока он не отталкивает меня, поднимаясь. В руках снова — бутылка водки. Я отхожу, ощущая, как течет кровь из ранок на стопах. Вопрос, который сейчас не к месту, все же срывается с губ: