Страница 9 из 113
Самое интересное место в квартире — шкаф с книгами. Они набиты настолько плотными рядами, что невозможно вытянуть их по одной; на двух полках выставлены коричневые корешки одинаковых серий, на остальных — стоят вразнобой. Классика, стихи Ахматовой и Цветаевой, которые я тут же откладываю на стул поближе к дивану; детективы, любовные романы, энциклопедии. Кажется, что содержимое набиралось без какого-либо порядка, либо хозяин этого богатства по-читательски всеяден. Радуюсь, что на ближайшее время я обеспечена развлечениями, совершенно забыв, что теперь есть телевизор, а за дверью квартиры — театры, кино, музеи, пусть я и отделена от них небольшой, но вполне преодолимой преградой. Книги по-прежнему ближе всего: жить чужой жизнью страницу за страницей оказывается привлекательнее прочих идей.
За перелистыванием творений своей тезки не замечаю, как проходит два часа и тринадцать минут. На душе так томительно и волнующе, будто я во влюбленной весне семнадцатилетней девушки. Прижимаю к себе томик, повторяя беззвучно последние прочитанные строки, и не шевелюсь, думая о своем. Мужской образ, появляющийся после любовных четверостиший, подозрительно напоминает хозяина квартиры.
На нижней полке лежат альбомы, я вытягиваю их с ощущением того, что сейчас буду подглядывать в замочную скважину. Темно-красная обложка из искусственной кожи с тонким слоем пыли озаглавлена выбитой золотом надписью «Фотоальбом. На память». Распахиваю первую страницу и окунаюсь в историю чужой семьи, — тонкой мамы со светлыми волосами, усатого кудрявого папы, двоих мальчишек с разницей года в два. Поначалу тяжело понять, кто из них Иван, настолько они похожи между собой, словно под копирку, и оба — отцовы дети. От него и черты лица, и в будущем — рост, телосложение.
Самые поздние снимки во втором альбоме дольше прочих притягивают взгляд. Все уже цветные, чаще — полароидные. Среди них встречаются и фотографии, сделанные в этой квартире, — ремонт другой, но балкон за спинами с кустами сиренью выглядит неизменным
Мама меняет длину и цвет волос, отец — сбривает усы, постепенно лысеет; сыновья растут. За несколько страниц, наполненных кадрами, я будто с ними проживаю чужую жизнь. По очереди перестают мелькать на снимках сначала дед, а затем — обе бабушки, и я понимаю, что, скорее всего, их уже нет. Теперь я начинаю различать братьев: старший, высокий и худой Ваня, почти всегда серьезен, младший, пониже, с пухлыми щеками — с озорной улыбкой. Его имя я обнаруживаю на обратной стороне одного из фотоснимков, где стоит подпись «Выпускной Пети». Иван и Петр.
Пару раз на общих фото в объятьях парней оказываются девушки, но лица их дальше не встречаются, и для меня остается загадкой, как именно складывается личная жизнь каждого из мужчин. Впрочем, узнать подробнее об одном из них у меня есть все шансы.
Убирая альбомы в шкаф, одну из фотографий я откладываю. Не найдя места лучше, запихиваю закладкой к Анне Андреевне, шепча:
– «В биографии славной твоей разве можно оставить пробелы?».
И прячу под диван, надеясь, что Иван не обнаружит свой улыбающийся снимок украденным девушкой из психбольницы.
Балкон захламлен коробками, тюками и чемоданами, но я выхожу на него, дыша полной грудью. Под окнами меж берез женщина развешивает белье на натянутых веревках, в песочнице копаются два малыша, а на лавке дымит сигаретой пожилой мужчина в белой кепке – восьмиклинке. Когда мы встречаемся с ним взглядом, я прячусь внутрь, словно меня застигают врасплох.
Присаживаюсь на мешки, чтобы исчезнуть из вида для окружающих, еще раз перечитываю Ахматову, то и дело возвращаясь к снимку Ивана. В куртке с меховой опушкой, он, похоже, снимает на фотоаппарат сам себя, — так кажется по положению лица в кадре. Густые, но короткие ресницы вокруг сощуренных глаз, взгляд устремлен вдаль. Щетина, такая же, как сейчас, но меньше морщин и больше рыжих волос. В таком ракурсе почти не видно, что у него гетерохромия, и мне немного жаль: эта особенность добавляет Ване шика, и я понимаю, что сама была бы не прочь иметь разный цвет радужки.