Страница 106 из 113
– Я знаю, — настаивает он, — я все о тебе знаю. Кем он был? Больным санитаром?
Сжимаюсь, обнимая колени, словно защищаясь от его слов. Просить убийцу прекратить бесполезно, пока он не вывернет меня рубцами наружу, не смолкнут его уста.
– Когда тебя выписали из больницы домой, он приходил, следил за тобой. Ты его не сразу узнала, но не боялась. Ремиссия, нельзя проявлять агрессию, нельзя вспоминать про болезнь. Но он начал наглеть, ведь так? Хватал тебя за руки, караулил возле подъезда. А потом решил затащить в кусты. Ты сопротивлялась? Конечно, сопротивлялась, только он сильнее. Мужчины всегда сильнее, особенно одержимые желанием. У тебя же тогда и волосы длинные были, вот он их и намотал на кулак, а ты и дернуться не могла. А когда он с тебя трусы стаскивать начал…
– Заткнись, — шепчу я, переходя на крик, — заткнись, заткнись! Прекрати, хватит!
– Он ведь не успел, так? Под рукой оказалась бутылка, и ты ему осколок прямо в шею засадила, в сонную артерию. Санитар так и умер, рядом с тобой, а ты даже «Скорую» не вызвала, сидела вся в его крови, пока вас не нашли соседи. Ну и каково это — убивать?
– Ужасно, — сквозь зубы цежу я. Воспоминания накрывают, я вижу себя в платье с тонкими бретельками и мелкими цветами по синему фону, с небрежной косой. И хоть я только вышла из больницы, но все равно, чувствую себя здоровой и живой. Мягкие лекарства, нормальные условия, хорошие санитары… Одному из них я слишком нравилась. Настолько, что он, не взирая ни на что, решил овладеть мною, прямо за родительским домом, в кустах, там, где обычно собираются по вечерам местные выпивохи. Я не помню, как защищалась, но точно знаю, что не издала ни единого звука. И четко, очень четко помню тот момент, когда он умирал, дергался в конвульсиях в моих ногах, а я равнодушно и отрешенно наблюдала за ним, до тех пор, пока он не замер, под возбужденные вопли шептунов.
А после полиция, освидетельствования, судебно-психиатрическая экспертиза, психиатрическая больница. Три года ужасов. Иван. Адам.
Внутри меня все в сплошных кавернах, и убийца только увеличивает своими словами пустоты. Шептуны молчат, подавленные. Они не помогли тогда, но обещают не бросить сейчас. Что с вас, бестелесных, неосязаемых, взять? Если только вскроете меня, затопите все вокруг нашей же кровью.
– А для тебя какой вкус у убийства?
– Тошнотворно-приторный. Но иногда иначе никак.
– Алла Николаевна и Солнце — твоих рук дело? Лиля, — поясняю я. Сидеть нет больше сил, и я ложусь на пол рядом с ним. Надо мной вращается потолок и подташнивает, но я приказываю себе замереть и не двигаться. — Яна, мама?
Собственная отрешенность поражает. Я не бьюсь в истерике, умоляя пощадить; я вообще мало что чувствую, кроме странной симпатии, испытываемой на глубинном уровне. Симпатии пополам с отвращением. Адам нравился мне в той роли, в которой выступал всего лишь пару часов назад, и все это смешивается в клубок непонятных чувств, выпиленных из ненависти и приязни.
– Да. Врача надо было убрать. Я не думаю, что ты будешь лить по ней слезы.
– Не буду. За что Лилю?
– Ненужный свидетель. Ничего лишнего. Она себя сдала сама, увидела меня, испугалась. Пришлось идти следом. Когда я понял, что девушка только вышла из больницы, все сошлось. Маму я не собирался убивать. Нужно было лишь напугать слегка. Яна давно была частью плана, еще до тебя.
– Зачем ты вообще затеял эту возню вокруг меня?
– Почему нельзя без извращений? К чему распятия, подвешивания?
Он не отвечает. Пробую зайти с другого бока:
– Там, на кладбище. Как ты оказался рядом? Не уходил после убийства?
– Уходил. Я следил за тобой. Увидел, что тебя пасет полицейский, сел к нему на хвост, потом вырубил. Когда ты была рядом с кладбищем, глазам своим не поверил. Но парень вышел из игры, а я понял, что ты знаешь, куда идти. Мне наконец-то стало интересно.
– Как ты все успевал один?
– Я не один, — замираю, пытаясь понять, о чем он, но задаю другой вопрос:
– Ты собирался меня там убить?
– Было слишком рано.
– А сейчас?
– У тебя еще есть ночь.
– Спасибо, — говорю я, удивляя его. Адам поворачивается на бок, лицом ко мне, я повторяю зеркально его движения.
– Что они говорят про меня?
– Ты мог бы быть другим. Мы могли бы быть вместе.
На удивление, я не вру. Ему дано понимать меня так, как, возможно, этого не сделает никто другой.
– Не судьба, — вздыхает Адам, и я вторю ему:
– Не судьба…