Страница 12 из 28
Окей, гугл, жаль, что теперь ты мертв для меня. Как и для многих. Жаль, что теперь ответы на заветные вопросы приходится искать самостоятельно.
Окей, Доминик, как сделать так, чтобы руки перестали дрожать, будто у старика с болезнью Паркинсона? Это начинает раздражать...
– Ты никогда не задавался вопросом, о чем думают другие люди? – Кассандра отправляет в рот кусок полузасохшего сэндвича, наблюдая за моими тщетными попытками подняться на ноги.
– Задумывался, конечно. Но почему эта мысль посетила твою светлую голову именно сейчас? – я указываю взглядом на свое беспомощное положение.
– Просто ты очень странный.
– Удивила.
Блондинка злобно хихикает.
– Я о том, что по твоему лицу сложно сказать, о чем ты сейчас думаешь. Ты хочешь казаться слабым, но я еще не заметила ни одной настоящей эмоции на твоем лице. Ни злости, ни отчаяния. Ни-че-го. Ты закрытая книга, Ник. Запертая на десять замков. – На внезапно посерьезневшее лицо возвращается усмешка. – Ты разбиваешь мои способности едкой стервы в пух и прах.
– Ты же тоже не та, какой хочешь казаться.
– Если на чистоту, то все люди такие.
– Почему же тогда одних людей проще уличить во лжи, чем других?
– Отнюдь, – лицо Кассандры внезапно становится серьезным, – давай, расскажи, какая я внутри по-твоему.
– Лучше, чем ты думаешь. Ты отчаянная и по-своему озлобленная на мир из-за старых секретов. Думаю, это как-то связано с твоей семьей. Ты мстишь за них.
– Верх проницательности.
Кассандра усмехается, подносит к губам железную кружку с остывающим растворимым кофе.
– Твой сарказм – лишь маска, чтобы скрыть эмоции.
– Браво, Шерлок.
– Ты опять злишься. Хотя сама попросила сказать, что я думаю.
– В любом случае, это был эксперимент, и ты его с треском провалил.
Я вскидываю брови: «О чем она?».
– Все гораздо хуже, Роджерс. Я не пытаюсь отомстить за смерть своих близких. Не пытаюсь оправдать себя в глазах смерти, Бога или человечества. А все потому, что гибелью моих родных мне уже отомстили. Я не так проста, как ты думаешь. Я не так наивна и сарказм – не маска, а лишь часть ее.
На лбу девушки проступает морщина. Кассандра снова делает глоток уже холодного кофе и ее лицо искажает гримаса боли, так, будто напиток обжигает ей язык или неба.
Это странно, потому что живой остается лишь половина ее лица, расположенная над шрамом.
– Ник, у тебя пальцев не хватит, чтобы сосчитать, скольких я убила. Убила ни за что, Роджерс, убила ни за что.
В комнате оседает молчание и ярое перешептывание биений сердца. Я скольжу взглядом по полу, стенам и потолку. Так, как в далеком-далеком детстве на экране мелькали фигуристы. Так, как в далекой юности с больничной палате скользила жужжащая муха по оконному стеклу. Скользила, надеясь выбраться, но так и погибала в ловушке.
И мой взгляд сейчас тоже умирает в бетонной клетке. А сердце, черт его побери, продолжает биться.
Ты муха, Ник. Ты по-прежнему муха.
Ты продолжаешь биться лбом о стены, окна и потолки, пытаясь выбраться, но тебе не пробить бетонные стены мироздания.
Потому что ты – муха. Твои дни сочтены.
– Ну так что? – Кассандра бодро вскакивает с места, бросая опустошенную кружку на прикроватный столик, – помнится мне, ты хотел встать на ноги?
– Да, но сегодня определенно не мой день.
Блондинка закатывает глаза. Я пытаюсь удержать себя от внезапного приступа смеха.
Что происходит?
Так быть не должно.
– Либо ты сейчас поднимаешься, Доминик-я-не-знаю-твоего-второго-имени-Роджерс, либо я раз и навсегда утверждаю, что ты трус, подкаблучник, и... и ничтожество, вот.
Я пытаюсь улыбнуться, но выходит лишь чокнутая усмешка.
– Я муха, Кэсси.
– Муха? – переспрашивает девушка. Я не отвечаю, а вместо этого упираюсь локтями в ручки инвалидного кресла, отталкиваюсь и внезапно оказываюсь в вертикальном положении.
– Ник, у тебя получи... – восторг Кассандры не затягивается надолго. В этот же момент я теряю пол под ногами. Девушка пытается меня удержать, но в итоге мы вместе врезаемся в стену, а затем валимся на пол.
Я зависаю, отжавшись на руках, над Кассандрой, распластавшейся по полу в замысловатой позе. Боль в моем теле нарастает, я чувствую себя идиотом, но блондинка ни с того ни с сего закатывает глаза и начинает смеяться. Я не верю этому, но я тоже смеюсь.
В конце концов, Кассандра выползает из-под моего неустойчивого тела и помогает мне снова подняться на ноги. Мне становится тепло. Фигурально, конечно. Так тепло, как не было очень давно и очень-очень долго. И я хочу, чтобы это тепло длилось вечностью. Оно возвращает мне крылья.
И только я вновь взмываю к потолку, как внезапно Кассандра спрашивает:
– Ник, кто такая Софи?
Я оторопеваю. Ничего не могу сказать. Ничего не могу ответить, потому что слова зарождаются где-то в подсознании, но тут же теряются в бездне между мной и штаммом.
– Ты говорил во сне. Часто называл ее имя.
Я отворачиваюсь и смотрю в стену. Не представляю, как умудрился так оплошать.