Хозяйка Тихой долины

Вестариана не шелохнулась, пока закат не утонул в вершинах далёких хребтов. Алая полоска света захлебнулась в чёрном силуэте снежных шапок вершин, сверкнула на прощанье лиловым, и над головами путников из дымки проступили первые звёзды. Проступили робко, застенчиво, неторопливо, будто готовясь в любой момент отскочить, спрятаться в пелене; страшась побеспокоить грозную хозяйку Тихой долины. Даже эти сверкающие в ночном небе продрогшие на ветру заплутавшие в бесконечной черноте ночного неба души подозревают: негоже беспокоить ведьму на её земле… Ведьма… С покрасневшим носом, с замерзающей солёной каплей на веках, она спешилась и замерла чёрной статуей на перевале.

Севериану показалось, что грозная ведьма или строгая тётушка, по-своему заботящаяся о невесть откуда взявшейся девчонке, похоже, приютившей, принявшей её в ученицы, страшится переступить невидимую черту перевала, но крошечный, запрятанный глубоко-глубоко в её сердце осколок воспоминаний жаждет совершить этот шаг. Желает и страшится грядущего. «Сколько можно? — подумал Севариан, — сколько можно бороться с собой? Идти, не идти — суверен призвал хозяйку Тихой долины, и она обязана переступить эту черту. Должна покинуть пределы долины». Рыцарь решил подойти и поторопить — всё-таки ночь уже, пора и о ночлеге подумать. Найти укрытие от ветра, хоть какой костерок развести — тот же лёд в продрогшей фляге растопить, напиться вдоволь, да согреться. Севериан уже было шагнул к трепещущей на ветру припорошенной пушистым снегом чёрной статуе ведьмы на фоне звёзд, но на плечо легла тонкая кисть в кожаной перчатке. Мастер королевской стражи обернулся и увидел, как грустная Мира качает головой. В мыслях всплыло: «Не надо». Впотьмах, почти чёрной, отливающей медью в тусклом свете звёзд гривой девица мотнула в сторону скалы. Шепнула:

— Пусть себе, доблестный рыцарь… Там есть расщелина. Поможете с хворостом?

Севериан убрал руку с рукоятки меча. Кивнул. Побрёл между камней сквозь пробирающую холодом темноту в поисках. Вздохнул про себя: «Эх, ведьмушки, ничего-то вы о жизни не знаете. Ведьмовство, магия, ужасы. Взять вот хворост. Хотя, где ж его взять, хворост-то? Хворост. В горах. На самом седле перевала. Ведьмы, не ведьмы, что понимают они в Пути? Женщина должна дома сидеть, детей нянчить, любить да любимой быть. В уюте. В тепле. В счастье. А тут? Замёрзнут ведь в одиночку в горах. Ведьмы, не ведьмы, горам всё едино». И странная тоска подступила из тьмы. Мира, вон, зубами постукивает, аж из-за камней слышно. Вестариана бредёт по снегу к расщелине в скале. Тоже в плащ кутается. Эх, ведьмушки-ведьмушки — ведовством бы согрелись, ан нет. Вдвоём зубами стучите. А ведь даже в легендах ведьма одна и та затворницей в Тихой долине. Ой, не ошибся ли? Не обманулся? Может, издохла давно ведьма та, настоящая? Король в долину изгнал её, чтоб души не похищала. Не казнил. Пожалел её. Почему пожалел?.. А ну как вдруг веду самозванок? В крепости зачарованной поселились? Начитались чего в потаённой библиотеке или ведьма на смертном одре нашептала? И возомнили они себя ведьмами. А нрав у Яромира третьего с годами только круче. Самозванок точно не пощадит.

Сапог рыцаря в темноте между камней пнул коряжку. Дохленькую, трухлявую, промёрзшую… Немного усилий и меч насёк из неё щепь. Севериан порылся в седельной сумке на боку верного Рэма. Выловил огненный камень, кресало, думал зажечь трухлявую щепь, да только Мира рукой махнула: не надо, мол, сама управлюсь. Устало присела в расщелинке, сложила щепки неровной кучкой и протянула руки, на манер, будто в пламени костра пальцы греет. Севериан подошёл ближе. Пригляделся, не показалось ли? Но стылый воздух принёс запах тлеющей щепки. Сверкнула искра и Севериан замер: «Ведьмовство? Обман?» Стук сердца, другой, и к звёздам взвилась струйка дыма, щепа занялась веселыми оранжево-жёлтыми язычками пламени.

Мира с тётушкой уселись в расщелинке, пригрелись у дохленького костерка, а Севериан привалился к валуну у входа. Как-никак, а ветер тут не донимает, тянет тёплым дымком, глядишь, и ведьмушки до утра доживут, а там дальше солнышко, путь в тёплую долину. И на душе рыцаря стало спокойней. Уютно как-то: среди скал, под яркими звёздами, в предполуночной тишине. Он дал слово привести ведьму. Так почему не привезти двух?.. Кто у них там издыхает? Король тогда промолчал… Впрочем, почему Вестариана так дёрнулась от слов суверена?..

Севериан укутался подбородком в плащ. Потрескивающее тепло и звёздный шатёр с кружащими снежными пушинками принесли долгожданный покой. Убаюкали. И улыбка Миры проводила рыцаря в сны, шепнула, — Так они в столице вкусные? — и растворилась в нежном хихиканье. Только на пороге сна зацепило, — Может, и правда ведьма?

Севериан проснулся на зорьке от всхрапа коней и тихого выворачивающего нутро средне-меловейского переругивания:

— Я теть тру: приставились оне где-нить. Коней осваиваем…

— Виш, сбруя рыцатская.

— …Осваиваем, грю, коней, тесак те в зуб, и по седлу к северной башне чешим.

— Тама же везьмино логово?

— Дурилка, везьмино через седло на восток.

Эхо рыкнуло басом:

— А ну оставили коней, незвирги!

Севериан подобрался. Откуда они здесь? Разбойники? Пусть. Пусть разбойники. Но свои, родные, Айратские. Им и в морду привычно дать и кишки для острастки выпустить, чтоб не сильно над путниками на дорогах глумились. Да не сильно-то они и злобивые. Так, из селян медяки да сухари повытряхивают, потешатся вдоволь, да отпустят. А мелы? Мелы, те ещё шайки. Всех без разбора режут.