Страница 64 из 69
В голове всё ещё продолжает клокотать. Затылок уже ноет. Надбровные дуги тоже пришли в возбуждение и отзываются на пульс неприятными ощущениями сдавленности и сильного натяжения.
Всё будто стихло: и в доме, и на улице. Девчонку загнали в квартиру. С улицы разошёлся весь сброд, – определённо, отсыпаться для следующей бессонной ночи, как для них самих, так и для всех жителей близлежащих зданий.
Проверяю почту. Социальную сеть. Мой друг-порнограф интересуется, всё ли у меня в порядке?
И только сейчас я вспоминаю, что домой меня после моего припадка притащил именно он, снова. Снова сидел со мной, невменяемым после больницы, обколотым транквилизаторами, морфием, трясся от страха, что вот сейчас наступил – точно – конец. Что-то мне тогда говорил, но в данный момент я не могу это воспроизвести, хотя очень бы хотелось услышать, что́ он мне тогда говорил. Кажется, я что-то ему даже отвечал. Но не помню, ни чего не помню.
Сижу за обеденным столом с ноутбуком, перечитываю сообщение моего друга. В памяти всплывают некоторые образы того дня или, надо полагать, ночи. Он отирал мой лоб влажным полотенцем. Проветривал комнату. Затем я будто бы пришёл в себя, мы с ним о чём-то поболтали... очень долго говорили... а потом я его отпустил, сказав, что чувствую себя уже гораздо лучше и не хочу его задерживать. А затем – темнота, снова ничего не помню, провал. Помню, как слониха, рожающая, ходит по моему потолку и не даёт мне спать этим грохотом. Помню, как ночью часто просыпался; помню смутные сны, которые совсем не сохранились оформленным образом, но о которых я в точности могу сказать, что они были.
Перечитываю сообщение. Оказывается там ещё много всего написано: он спрашивает, не нужна ли мне его помощь, говорит, что может взять небольшой отпуск, чтобы побыть со мной. А у меня мелькает мысль тут же: зачем со мной быть?
Ах да! Чёрт, я же, кажется, терял сознание?
Совсем не помню.
Как это?
Я шёл по улице и вдруг упал. Нет. Не так.
А как?
Чёрт.
Чёрт.
Чёрт.
Не помню!
Читаю сообщение дальше. Мой друг пишет, что извинился перед управляющей кондитерской (какой кондитерской?) за тот инцидент (какой ещё инцидент?). Пишет, что никаких проблем в этом плане не будет, пишет, что мать той девочки (какой девочки?) не имеет никаких претензий и, главное, с девочкой всё порядке: отделалась парой ушибов.
Дочитываю последние строчки и прихожу в ужас: у меня провалы в памяти. Точно знаю, что ещё днём ранее всё помнил: что́ произошло, какая кондитерская, что́ я там делал, какая девочка. Усиленно пытаюсь вспомнить, напрягаю память, но всё в пустую...
На глаза, бегающие по сторонам, с предмета на предмет, попадается опять экран с тем письмом... спрашивает: нужна ли его помощь? Хочет навестить.
Нет. Не хочу. Хочу побыть один. Понять, что́ происходит? Никого не хочу видеть. Похоже, у меня и правда проблемы... господи, не хочу...
На глаза наворачиваются слёзы. Хватаюсь за голову и повторяю про себя, что этого просто не может быть, не может быть со мной!
Заставляю себя ещё чуток напрячься и попытаться вспомнить всё, о чём он писал. Что произошло?
Наверное, что-то плохое... наверное, поэтому он меня притащил сам, обколотого, судя по всему, под расписку, сюда, домой, после больницы. Зачем притащил? Что со мной было? Явно, что-то не то... А что?
Упал.
Да, упал!
На улице? Пока шёл куда-то?
Да, шёл. Шёл на работу.
На работу? Мы же нигде не работаем, материалы шлём по электронной почте.
Нет... другая работа.
Да.
Другая.
Что мы делаем?
Думай...
Мы...
Мы...
«Какой ты хороший, хомячок!»
В голове выстреливает, бу́хает!
Да, точно, хомяк. Кукла. Костюм.
Да... мы упали...
В памяти всё начинает складываться снова в цельную картинку: я кручу девочку, вдруг теряю контроль над ситуацией, меня ведёт, начинает мутить, изо рта извергается газированный фонтан, льётся из носа, его слизистая разъедается желудочным соком... всё это чувствую, всё ощущаю, тёплый поток льётся за ворот, стекает в штаны, в кеды... падаю... и темнота. Просыпаюсь от топота рожающей слонихи... почему рожающей?
Неважно.
Просыпаюсь: шум, гам, засыпаю снова... и уже с этого момента себя вроде бы помню. Перед этим мой друг меня караулил... да, сидел со мной.
Плохо. Очень плохо.
Пишу ему ответ, быстро, путаюсь в символах, не трачу время на запятые – всё сплошным корявым текстом с частыми пропусками букв, с частой путаницей места.
Пишу, что дело у меня, похоже, совсем плохо. Говорю, что хочу побыть один, чтобы подумать... дай бог, пишу, что удастся что-нибудь закончить в плане сочинений. Говорю ему, что очень его люблю.
«Не сообщай маме, ни в коем случае не говори ей об этом. Ей осталось совсем не много, поэтому пусть доживёт жизнь с сознанием, что я, хоть и бросил её по сути, но всё же хотя бы жив. Позаботься о ней, навещай, пожалуйста, говори с ней, рассказывай обо мне, раз я всё не мог найти время на это... Привози ей подарки от меня, свози куда-нибудь... деньги со своих счетов я переведу тебе в ближайшее время... на вопрос о том, почему я не приезжаю, скажи ей, что у меня очень много дел... Господи, какая я сволочь... в общем, пожалуйста, не бросай её... я всё думал, что сейчас доделаю всё, что хотел доделать, и приеду к ней... навещу... но так и не приехал. Друг, я люблю тебя».