Страница 38 из 49
- Поверьте, если бы я могла повернуть время вспять, я бы нашла другой способ обеспечить будущее Жанны. Я не могу попросить прощения у донны Изабеллы... но я приношу вам свои извинения.
- Я принимаю их. Хотя и не вижу смысла извиняться, добившись цели, - добавил он с той же высокомерной усмешкой. - Мои люди сопроводят вас до первого каравана. Прощайте, мадам.
- Благодарю вас... - это было все, что я могла сказать.
Я уже направилась к двери, но тут же вернулась.
- А как же Фернандо? Он потерял мать, теперь лишится подружки, а потом уедете вы... - я осеклась, взглянув на его лицо. Он был похож на человека, у которого только что оторвали часть тела. Едва ли понимая, что говорю, я закончила свою мысль:
- Ему будет тяжело. Я могла бы взять его с собой на время вашего отъезда.
Мгновения, пока я это произносила, оказалось достаточно. На лицо дона Алонсо вернулось привычное выражение высокомерного упрямства.
- Фернандо уже достаточно подрос, осенью я отвезу его в школу Ордена, пусть рыцари займутся его воспитанием. Я благодарен вам за проявленную заботу, но вам не о чем беспокоиться.
- Ну что ж, в таком случае, прощайте, дон Алонсо.
***
Уложить наши с Жанной вещи было делом недолгим. Дочь, узнав, что мы едем домой, обрадовалась и обещала Фернандо показать ему много интересного, когда он приедет к ней в гости. Они оба так были возбуждены сборами и собственной болтовней, что, к моему удивлению, расстались легко и весело.
Донья Хуана зашла к нам попрощаться, и у меня осталось ощущение, что в глубине души она довольна нашим отъездом. Хосефа простилась с нами тепло, но в целом все восприняли наш отъезд как само собой разумеющееся, как неизбежное и должное свершиться.
Все, кроме меня. Сидя в повозке и прижимая к себе спящую Жанну, я не могла уснуть. Этот внезапный отъезд оставил в моей душе тяжелый осадок. Мои мысли снова и снова возвращались к маленькому замку в горах, словно я оставила там что-то, но никак не могла вспомнить, что именно.
Тщетно я убеждала себя в том, что должна благодарить судьбу за столь нежданное освобождение из почти годичного заточения, что дон Алонсо проявил милосердие, позволив нам с Жанной покинуть замок как можно быстрее, и даже не подписав никаких письменных обязательств, скрепляющих наш с ним договор о разводе. Он отпустил нас с дочерью вместо того, чтобы запереть меня в монастырь. Но я чувствовала себя так, словно явилась в гости и была выдворена за дверь даже без объяснения причин.
Разумеется, рассчитывать на теплое прощание со стороны дона Алонсо было нелепо, но все остальные... Мы прожили вместе зиму, и какую зиму, мы бок о бок боролись за право остаться в живых, и теперь мне дали понять, что мы с дочерью все равно не принадлежим к этому маленькому горскому сообществу и никогда не будем принадлежать. Я понимала, что это нелепо и глупо, но все же не могла справиться с горечью охватившего меня чувства обиды.
И больше всего из-за дона Алонсо. Своим вопросом о том, какую долю имущества я хочу получить, своим пренебрежительно-высокомерным тоном он напомнил в очередной раз, кем меня считает - алчной беспринципной выскочкой. Женщиной, которую нельзя назвать порядочной.
Но горше всего было то, что многое из его обвинений было правдой. И у меня не было оправданий, только жгучее желание повернуть время вспять. Меня выставил за дверь человек, которого я, при всех его недостатках, имела основания уважать. Почти год я прожила в его власти, и ни разу он не применил свою власть во вред мне или моей дочери, хотя мог бы, и едва ли его стали бы за это осуждать. В нашем споре он оказался достойнее и великодушнее меня, так и не отказавшейся от претензий на АльмЭлис.
Вынесенный мне приговор не предусматривал права на ошибку, на человеческую слабость. Дон Алонсо со своим железным кодексом чести не дал такого права ни себе, ни кому-либо другому. Сидя в повозке, я плакала, потому что знала - я не могу поступить иначе, а он не способен понять, почему я поступалась своей совестью. Он никогда не женился бы на мне, даже не потому, что считал меня выскочкой, а потому, что все мои поступки, с его точки зрения, были недостойными и недопустимыми. А еще потому, что его гордость и мужское самолюбие не могли примириться с тем, что я принадлежала слишком многим мужчинам до него.
Он оскорбил меня и сделал это намеренно. Унижая меня, он наказал себя за то, что позволил себе забыться. Моя женская интуиция подсказывала, что он влюблен в меня, и истинная причина моего отъезда заключается в том, что грань между ним и мной стала тоньше, чем он мог себе позволить.