Это игра

Корешков покивал головой.

– Я когда-то играл ВОЛКА.

Олег сам удивился реакции Муси на свое предложение. Такого он точно не ожидал.

Нет.

Минуточку.

Вы, конечно же, хотите читать дальше, смотреть на экшн, чувствовать и сочувствовать героям... Но тут нужна пауза. Ибо Мусю слова Олега резко поменяли. Переклинило Мусю. Сразу что-то в ней резко упало, да еще отрикошетило от пола и ударило уже снизу больным подсрачником.

Муся перестала быть самой собой. И за ней проступил не Андрей, а кто-то третий. Олег, не склонный к эмпатии, ой, простите, к сочувствию – даже он заметил.

– ВОЛКА играть нельзя! – крикнула Муся. Она подошла к Олегу и забрала его бутылку.

– Но я буду как бы ВОЛКом! – Олег даже чуть улыбнулся, желая вернуть собеседнице/ку былое настроение, но губы Муси также загибались вниз, и не от выражения «ничего себе», а от «я сейчас заплачу».

Дался ей тот ВОЛК!

– На сегодня наша игра закончена. – Пробурчала Бурлескман.

Олег вырвал бутылку, и хотел было присосаться к ней, но вместо этого подошел к парапету. Зрелище пропасти перед собой, множество смиренных голов агнцев божьих и монотонное бормотание святого отца закружили Олега похлеще Муси. Та подошла и придержала его.

– Спасибо за заботу, но у меня есть девушка. – сказал Олег в ответ на прикосновение.

– О, появилась? Я так рада! И Андрею расскажу, тоже порадуется.

– Боже, нужно валить отсюда. Немедленно! – сказал Корешков в напавшей на него внезапной панике.

Олег понял, что нужно спуститься вниз. Он не знал, где этот самый низ, метался по балкону. Муся что-то ему говорила про то, что вон она дверь, чуть виднеется за шкафом, что шкаф нужно отодвинуть и дверь открыть, ключ ему Муся даст, там бежать вниз по лестнице никуда не сворачивая… Олег не слушал. Он метался из стороны в сторону, приговаривая «Уходить, уходить...»

Так Олежа и метался. Муся смотрела на него, приподняв одну бровь. Прошло минут десятьб, пока величезный детина не успокоился и не грохнулся на пол.

– Что это было, Олег? – Спросила Муся.

– Ничего.

– Э, нет. Мы с тобой теперь игроки, коллеги, балаган поручил мне поиграть с нашим ведущим. А игры тайн не терпят. Кого или чего ты испугался??

– Себя.

Мышцы лица Олега задрожали. Мышцы тела обмякли. На щеках появились слезы. Муся вскинула брови, чуть отодвинулась от Корешкова. Тот уже вытирался, конечно же – как же это – мужику плакать.

– И кто же ты такой, мистер О?

– Добрый близнец... – Олег заревел.

Бурлескман гаркнула и фыркнула одновременно. Она, стуча копытами по паркету балкона церкви, как стучат каблуками зебры во время утреннего галопа на водопой, подошла к Олегу и схватила его за шкирку. Олег в миг из сопливого чмошника, вытирающего былые романтические сопли превратился в испуганного сопливого чмошника, вытирающего былые романтические сопли.

– Слышишь, бычара, ты из меня дурочку решил сделать? Я что, по-твоему, должна из тебя информацию по крупинкам выуживать?! – Муся оттолкнула гору под названием Олег (хотя, на самом деле, оттолкнулась от этой жирной бесполезной массы сама) и села на стульчик, который, судя по позе и интонации Муси, превратился в кресло режиссера. Как будто бы режиссера. – Итак, камера-мотор! Рассказывай, Олежа. Рассказывай про Симу, кто бы она ни была!

– Я скучный персонаж. – Сказал Корешков.

– Кто знает.

– Я, правда, скучный.

– Так это же хорошо, Олежа. Давай мы напишем пьесу про скучного персонажа, а то все такие интересные, что не интересно.

Олежа расправил крылья, то есть, плечи. Искренняя заинтересованность Бурлескман в том, что так давно гложет его, очень льстило Корешкову. Как будто ему сейчас сказали: «снимай тяжелую сумку со спины. Давай, распаковывайся».

И Олежа решил распаковаться. Какая разница, что подумает о нем этот гомик? В конце концов, Корешков может убить его одним ударом.

И камера действительно мотор.

Понеслась.

– Я всегда был горбоват, – затараторил Корешков, и рот с тех пор не закрывался. – Именно горбоват: нельзя ни в коем случае утверждать, что я горбатый или вообще горбун последней степени искривленности. Горбоват – вот и вся характеристика для меня. Слишком сутул для стройного, но недостаточно искривлен для горбуна.

Ни рыба, ни мясо. Ни кафтан, ни ряса. Ни к этим, ни к тем. Ни в уроды, ни в красавцы.

Горбоват. И не по своей воле. Пару раз мамаши из Старой Башни, куда я иногда плавал на своей лодке, через водохранилище, пугали детей... Мною. «Будешь сутулиться за партой – будет так же!!!»