Страница 43 из 174
А еще она была полнокровна. В её весе не значилось жира. Нет. Это была «налитость». Кровью.
Альберта Токарская не была вампиршей в прямом смысле этого слова. Но кровь высасывала не хуже их. Все её предыдущие мужья стремительно худели, а Альберта – стремительно наливалась. Происходило это так: Берта забрасывала пробный крючок. Например: «ты чего такой?..». Какой именно – все равно. Главное, что бы муженек клюнул – начал отвечать. Остальное – не важно. И Альберта начинала тянуть виртуальную леску. Муженек взрывался, Берта выдирала из него своей психологической леской куски. Окровавленные куски.
Так продолжалось долго, происходило часто, мужья худели, а Альберта наливалась. Они не выдерживали, нужна была замена. Есть ведь в мире настоящие мужчины, из кого можно пить кровь постоянно, смело и помногу, не рискуя отправить тех к праотцам. Должны быть. Она верила, и ей повезло.
В конце холодного и ветреного ноября, накануне первых морозов и эпидемии гриппа, в трехэтажном уездном госпитале, деятельной попечительницей которого она состояла, Альбертине Сигизмундовне показали полупрозрачное тело постоянного донора. Лучшего донора Республики. Ей зачитали баснословную цифру сданной только за прошедший квартал крови (этой сакральной красной жидкости) и ее сердце екнуло. Позабыв о статусе, Берта стала на колени перед кроватью этого человека, припав губами к пергаментной коже правой руки, возле того места, где крепился вифлон. «Мы хотели ему запретить, ведь нельзя же столько… – доверительно прошептал, приблизившийся замглавврача, – но лично министр здравоохранения дал разре…» Сомнамбулическим жестом она отстранила говорившего… и, взглянув затуманившимся взором на постепенно наполняющуюся кровью емкость, прошептала: «Он». Присутствовавшие не поняли смысла сказанного, они и не могли понять, просто в тот промозглый день в белоснежном манипуляционном кабинете гематологического отделения кровопийца и супер-донор нашли друг друга. Легкий запах дезинсектора путался в роскошной прическе Альбертины Сигизмундовны, унизанные кольцами пухлые пальчики гладили бледно-матовое предплечье лежащего, а из глаз текли горячие слезы умиления.
– Jego nazwisko? – как в полусне Берта задала вопрос на родном языке.
– Ток… Токарский, – ответил администратор по внешним связям.
– Tak, zgadzam sie, – не иначе, как перед алтарем произнесла Альберта.
Что тут можно добавить? Я и не стану ничего добавлять.
.
.
.
А вот Алина Чално. Ну, официально она еще не Чално. И вряд ли будет. Это и не зачем. Судовладелец главный прочно сидит на ней. На её теле, мимике, жестах, голосе. И лежит, конечно. Куда же без этого.
Она тоже сидела на мужчинах. Раньше на многих, но этот оказался самым… слюнявым.
Они познакомились тогда, когда жена Чално слегла в коме. Никто не знал, почему. Слегла и все.
И судовладелец стал сохнуть за любовницами. Сохнуть потому, что много слюны из него выходило. Слюна ведь выделяется не только тогда, когда много еды нужно съесть, или её мало, но она вкусная, или и то, и другое, и побольше, побольше!! Эта прозрачная вязкая штука наполняет щеки еще и тогда, когда… парни сохнут за девушками. Они поэтому и сохнут, что влага со слюной покидает их тело.
Чално не могла отдаваться мужчине, если тот не пускал слюны. Если тот был хоть немного сильнее её. Иное же дело, когда она своей холодностью, безразличием, равнодушием показывала мужчине (тело и душа его была не важна, только слюнявость) что ей на него… наплевать. Слюной. Тогда у любого самца был выбор. Либо уйти, либо… попасть в зависимость. Слюной своих самцов Чално плела паутину, в которых они же, самцы, и попадались.
.
.
.
Только жена Нефедова, Камилла пила мужской лонг-айленд. В обязанности бармена, точнее, барменши было ВСЕГДА говорить перед подачей коктейля: «Это мужской коктейль, брат». И действительно, это был мужской коктейль и мужская душа жены Нефедова, утратив мужское тело, видела в алкоголе не чью-то жидкость, а именно водку-текилу-белый ром-джин в лимонном соке и коле.
.
.
.
Черно-белая камера показывает, как горбоватый человек в монашеской рясе по очереди опрашивает мужчин, чем-то похожих на женщин. Они, то открывали глаза, то закрывали их. Мафия.
Конец съемки.
.
.
.
– Этой ночью... Этой ночью... – мямлил Олежа.
– Рожай быстрей! – крикнула ему Вирджиния Берлименко. Олежа еще больше замялся. Он забыл, кто был убит этой ночью.
– Ну и дебил!
– Придурок!
– Идиот! – кричали ГЖГ.
– Уважаемые. Уважаемые, простите меня... Я забыл...