Страница 3 из 174
Это сцена 2.
В ролях:
Андрей Василевич.
Какая-то дама.
Хозяин и коллеги дамы.
Читать сначала медленно, загадочно, потом, после ухода дамы в гримерку – быстро и с надрывом. Осмысливать ничего не надо. Глава не для этого.
Итак, Андрей Василевич. Не хлопайте. Нет, нет, не хлопайте. Даже не думайте ни о каких аплодисментах!
Прожекторы щекотали брюхо белесым тучам над ночным вонючим городом. Четыре луча меняли углы свечения, пересекались, разделяя небо на ромбы и прямоугольники. Иногда все четверо становились в прямой угол, и создавалось впечатление, что это – ножки гигантского стола, столешницей которому служат тучи.
Ночь скрывала всю грязь города, прожекторы открывали её заново, пропуская свет сквозь пыль и смог в солоноватом воздухе. Их тонкие световые тела отражались в огромном озере, искаженные волнами. На берегу со стороны города стоял главный соперник прожекторов – старый маяк, основной ориентир для кораблей, идущих по широкой реке.
Если бы у маяка была душа, он, возможно, грустил, что не стоит на морском берегу. Ведь корабли по реке ходили редко, не то, что в море.
Но не стоит жалеть маяк. Он был в каком-то роде выше своих собратьев. И тут дело даже не в возрасте или этажности. Этажей то было три, как и у многих из маяков. Были и четырех, пяти этажные. Так что дело не в физической высоте.
Возраст, конечно, в почете у маяков. Но почти все они и так старики. Да, и наш маяк застал то время, когда его зажигали факелом. Наверху стояла огромная чаша с конопляным маслом, которое давало столп огня на много метров вверх. Так маяк и работал. Сейчас чашу убрали, все работало от кнопки, на электричестве.
Наш отличился другим. Обычно маяк нарекали именем населенного пункта, рядом с которым он стоял. Ну, если речь шла об арктических маяках, то названием служила фамилия начальника стройки. Создателя.
Тут же город, в черте которого маяк стоял, назвали по имени одинокого речного светильника. Не удивляйтесь – именно так – Старой Башней и называли город. Так говорили на нашего друга с фонариком на шляпе, вот почему-то народу сложно было понять, что на реке тоже есть маяки. А башня – она везде башня. Когда пятьдесят лет назад рядом нашли руду, и город разросся, никто даже не сомневался с названием.
Говорили, что у маяка с прожекторами война.
Но ночью никто из жителей Старой Башни не выходил это проверять. Ночью Старая Башня был еще отвратительнее, чем днем.
Ну, скажите, зачем кому-то выходить в это мутное место смотреть на нелепое противостояние источников света? Жителям города и так досталось жить в нем, а ночью им хотелось хоть немного цветных сновидений, которые, нет-нет, да мелькали в сумеречном сознании.
А городу было все равно. Конечно, любой заблудший сюда думал – назвали это место Старой Башней, потому что слева от церкви, на громадной асфальтной площади стояла… собственно, там стояла башня. С часами. До биг-бена ей было далеко. И не только из-за размера. Часы на ней оказались бесполезны. Они всегда показывали 4:20. Чтобы вы не делали, и как не умоляли их показать точное время, часы оставались хладнокровными и стояли. На своем.
Такая же ситуация была и с любыми другими часами в городе. Будь то часы священника, мэра или банкира, простолюдина или торговца – они все стояли и показывали одно и то же время.
4:20.
Что это значило – никто не знал. К часам тут не прислушивались, часовщики разорялись, а время сводилось к череде дня и ночи, потеплению летом и холодным снегам зимой.
Рядом с башней, на которой были ненужные часы, стояла церковь с одной стороны площади, и театр с другой стороны площади. А напротив башни было озеро.
Точнее, никакое это было не… Эта масса пресной воды, на берегу которой и стоял наш город-доходяга, называлась громким и грохочущим словом во-до-хра-ни-ли-ще.
Это слово совсем не подходит для нашего рассказа, в котором нет ни времени, ни пространства особого, в котором – тусклый свет и приглушенные краски.
А еще из-за строительства этого водохранилища в Старой башне затопило подвалы, из-за чего в городе правили бал холера, комары и сырость. Но не стоит думать, что из-за этого горожане расстроились. По крайней мере, большинство крыс в городе утонули, а, как известно, холера лучше, чем чума.
.
.
.
А еще в рассказе есть опера. В ней иногда проходит представление…
Если бы вы приехали бы ко Мне в Старую Башню, Я бы, конечно бы, повел вас в оперу бы. Вы бы сказали – «зал поражает убранством и роскошью». Я бы сказал – «заткнитесь и смотрите».
Помимо чередования красных и черных сидений в зале было много золотого, рубинового и насыщенно-коричневого. Потрогайте это все – вельветовое, деревянное и шелковое. Лично у меня всегда мурашки от вельвета. А еще мурашки от пения со сцены – громкого, с отражением от мраморных стен, раскатистого.