Страница 3 из 175
Поди уже пора, решил есаул, выждав положенное время, и крикнул куропаткой. Сидевшие в секрете бросились за подходящий к полотну невысоконький длинный холм и залегли за ним, теперь их задача – фланкирующий огонь вести.
Паровоз шёл на всех парах, в оптику есаул рассмотрел бронепоезд. Зажмурился и сплюнул. Бронепоезд подошёл быстро. Весь красными тряпками обвешан, надписи всякие да с новой революционной орфографией. И надписи одна другой кровожадней. «Смерть Колчаку!» «Смерть кадетам!» Смерть, смерть, смерть… И одно «Долой!» В марте семнадцатого, когда есаул в Закавказье застрял, запасные полки тоже такие вот тряпки с «Долой!» любили. Эх, и год же был дрянной! А последние полгода среди убитых и у пленных частенько газеты совейские попадаются с новой орфографией, и не всегда понятно, что пишут. Вот взять то же слово «есть» ‒ то ли у кого-то что-то имеется, то ли кому-то покушать надобно, а всё из-за выброшенной яти. Ерофеев ещё не знал, что нарком Луначарский даже слово для этих несуразиц ввёл – омоним, а ведь до товарища Луначарского в русском языке омонимов попросту не было за редким исключением… Есаул рассматривал бронепоезд. Хорошо, что он лёгкий, не-то раскатал бы в блин всю засаду. Да и этот – ворог опасный. Но отступать поздно, да и не дело от врага стрекача давать; станичники на позициях сигнала ждут. Машинист, кажись, что-то заподозрил и резко поддал пару, видать ему прилегающие холмы не понравились. Ерофеев вспомнил свой первоначальный замысел перекрыть дорогу телегами и понял всю его безнадёжность. Затея с затором в раз лишила бы внезапности, а прицепленный спереди передней платформы нож снёс бы телеги, не заметив. Этакую громадину, как бронепоезд, да ещё на всех парах мчащую, за просто так не остановишь. Был бы динамит, взорвали бы полотно без раздумий. Жаль рельсы не разобрать, работа не на час и считай голыми руками, а когда следующая дрезина появится или поезд ‒ неизвестно. Да и у команды бинокли должны быть, кругом степь и ровная дорога ‒ на много вёрст всё просматривается. Эх, где наша не пропадала! Есаул громко свистнул и передёрнул затвор.
В степи дуплетом ухнули пушки. Первые фугасные гранаты(4) врезались в цистерну бронепаровоза, пробили полулинейную(5) броню и разорвались внутри. Пар повалил как дурной, всё вокруг окутало белым густым маревом. Молодец Терёхин! Сам наводку каждому орудию делал, сам меру упреждения по движущемуся и идущему на разгон бронепоезду исчислил. Теперь казаки в орудийной прислуге только команды слушают и торопливо суетятся. Бах! Бах! Граната пронеслась над прицепленной перед паровозом платформой, и рванула вдалеке. Высоко она прошла, хорошо своих не зацепила. Второе орудие Терёхин перенацелил на штабной вагон, граната звонко ударила почти по серёдке. Внутри рвануло, из верхних створок потянулся дым. Третья очередь казачьих трёхдюймовок прошлась по орудийным башням. Граната срикошетила от передней башни, другая повредила ствол пушки второй башни. Трёхдюймовка красных ударила в ответ, но это скорей не пристрелочный выстрел ‒ это у канониров нервишки сдали. Позади залёгших казаков вырос фонтан земли.
Сдвоенную платформу, с которой уже строчил максим да выпрыгивали стрелки НКПС, окатила шрапнель, густо скосив до двадцати большевиков. Из тех, кто под шрапнель не попал, не все и до насыпи добежали, многих достали меткие казачьи выстрелы. Максим заткнулся навсегда. А с красным орудием завязала дуэль вторая пушка Терёхина.
По штабному вагону ударила очередная граната, вырвав бронелист. С такой дистанции листы в 47-63 точки(6) трёхдюймовых гранат не держали. Едва отгремел взрыв, как внутри вагона полыхнул пожар.
Бронепоезд уже катил по инерции, красноармейцы посыпались из вагонов, падая от казачьих пуль. Два гочкиса прошлись по прицепленным платформам и бегущим фигуркам в беспогонных шинелях. Надолго гочкисов не хватит и Ерофеев досадовал, что всего по две ленты к ним в обозе нашлось. Даже странно, пулемётов вон сколько везли, а патронов мало.
Трескотня поднялась страшная. Винтари, гочкисы, максимы в амбразурах. Вскоре замолчал ближний гочкис, расстреляв последнюю ленту. И тут же точным попаданием в щит накрыло казачью трёхдюймовку. Из прислуги выжил только один, его, контуженного, оттащили в укрытие. Оставшаяся пушка Терёхина сосредоточила огонь на орудийной башне, место у прицела занял сам сотник. Пушка вздрогнула, граната угодила в башенный триплекс, повредив орудие и уничтожив башнёров. Последнюю гранату сотник использовал по одному из пулемётов, попал точно в амбразуру. И осел, сражённый метко полоснувшей очередью. Казак-заряжающий склонился над ним да прикрыл шапкой залитое кровью лицо. Затем оттащил убитого урядника-наводчика и взял шрапнель. Прицел у пушки разбило, он навёл по залёгшей пехоте на глаз. Не суетясь установил нижнее кольцо буквой "К" против риски на тарели, тем самым переведя шрапнель «на картечь», зарядил и нажал на спусковой рычаг. Шрапнель рванула в пятнадцати саженях от орудия и около двухсот шестидесяти пуль по широкому конусу накрыли врага.
Есаул приложил пальцы к губам да что было мочи свистнул. Казаки начали откатываться, держась кочек и выемок, да постреливая. Раненых и убитых забирали с собой. На той стороне полотна его свист, понятное дело, не слыхать, Ерофеев приготовил ракету и поднял руку в зенит. Нажал на спуск. С громким шелестом сигнальная ракета умчалась ввысь, оставляя за собой сизо-чёрный дымный след. Отойдя сажен на тридцать, казаки подозвали лошадей и повскакивали в сёдла. Тресканула вдогон пулемётная очередь, срезав одного из станичников вместе с лошадью. Убитого закинул на своего коня его товарищ. Свесившись к сёдлам, всадники понеслись в степь, чтоб сделав крюк, соединиться за полотном со второй сотней. Ищи теперь казаков в поле!