Время Обречённых

— Постойте, любезный, — обратился генерал, — а принесите-ка нам штоф(3) коньяку. Какой у вас тут имеется?

— Есть Голицынский, есть Крымский…

— Остановимся на Крымском, — Авестьянов поймал согласный кивок Денисова и посмотрел на Елисея. — Вы как, ротмистр? Не желаете присоединиться?

— Не откажусь… — ответил Твердов, совершенно не ожидая подобного оборота.

— Вот и славно… Итак, штоф коньяку и три рюмашки.

— Как изволите, — кивнул официант, удаляясь.

И только он ушёл, у столика появился молодой служащий Горно-инженерного Корпуса в скромном чине 12-го класса. Несмело улыбнулся, растянув незаматерелые ещё усики, помялся секунду и спросил:

— Господа, разрешите к вам присоединиться?

— С нашим удовольствием, — за всех ответил генерал и взялся представить инженеру всех сидящих.

— Тынчеров Сергей Степанович, — назвался инженер, усевшись подле Твердова.

— В Москву следуете? — спросил Авестьянов.

— Нет… По служебной надобности в Казани был, — ответил Тынчеров. — Теперь мне во Владимир. За седмицу надеюсь управиться. А там уже в Екатеринослав.

Официант сперва принёс коньяк и рюмки, после намёка на четвёртого клиента, принёс вместе с заказом Твердова ещё одну рюмку. Генерал достал пачку папирос, предложил всем желающим и подкурил, окутавшись дымом. Угостился Денисов, инженер Тынчеров, как и Твердов, оказался некурящим. Елисей же с интересом рассмотрел пачку. «Оттоманъ» петроградской фабрики. К самим папиросам он был равнодушен, но вот рисунок казаков то ли времён Запорожской Сечи, то ли времён Черноморского Казачьего Войска его заинтересовал. Глядя на изображение казаков невольно вспоминался гоголевский Тарас Бульба.

— Ну-с, господа, — поднял рюмку Авестьянов, — чтоб нам скатертью дорожка!

Твердов улыбнулся, улыбнулся и Денисов. Тынчеров напротив стал серьёзным.

— Странный тост, господин генерал, — сказал он.

— Нет, — погладил бороду Денисов, — тост хороший. Дорожный!

Выпили. Елисей ощутил приятное тепло, коньяк оказался что надо, и налёг на принесённую утку. К дальнейшему разговору он прислушивался в пол-уха. Задумавшись, почти прикончил уже обед, когда последовал второй тост от Денисова за удачу. Опрокинув вторую рюмку, Елисей обвёл глазами разомлевших попутчиков.

— Из казаков? — поинтересовался Денисов у инженера.

— Не угадали, сударь, — Тынчеров улыбнулся и откусил бутерброд. Коньяк, судя по резвости его движений да и по повеселевшим глазам, успел уже стукнуть в его головушку. — Я из мещан, ежели по старому говорить. Родился на Семиречье в станице Софиевская(4), куда батько при царе на заработки из Верного(5) в артельщики подался. Батько мой лавчонку теперь в Верном держит, бухарскими тканями торгует. Матушка сестрой милосердия в детской больнице служит. Братья да сестрёнки мои… Они малы ещё, за партами в гимназиях обретаются. Что до меня… Кончил Оренбургский горно-промышленный, получил службу на Актюбинском медеплавильном. В тридцать шестом по направлению уехал в Жайрем, там как раз ГОК запустили. Сейчас у нас аврал. Новые мощности запускаем, геологи не мало месторождений свинцовых, баритовых и цинковых руд нашли. Вот, собственно, приходится покамест по командировкам кататься…

— В ваших краях я не был, — сказал Денисов, вытирая рот салфеткой, и перевёл взгляд на генерала. — Зато в Харбине бывал. В двадцать шестом. Я ведь на Родину через него возвращался. После октября двадцатого, когда мы в Петрограде не устояли… в Вологодщину отошли, фронт держали. А ЦИК в это время в Архангельске на английские пароходы садился… Британцы свой флот прислали. Я потом два месяца через Олонецкую губернию в Швецию пробирался, думал – кранты!.. убьют по дороге. Но повезло. Из Стокгольма в Бостон, потом судьба в двадцать шестом в Китай забросила… А там как раз события назревали. Меня комминтерновцы обхаживали… А когда Ильича в Женеве застрелили, я по-тихому смылся. Решил, будь что будет и в Харбин подался…

— Смотрю, побросала-то вас судьбина, — сказал генерал.

— Да уж… А Харбин ‒ паршивый городишко… Комары там натуральные волки!

— Харбин нынче не тот. Его теперь не узнать, — ответил Авестьянов с улыбкой. — Не чета довоенному. Разросся. Новые проспекты, новые районы, много заводиков на окраинах. Всё больше сельскохозяйственных, но и бетонных, кирпичных да метизных хватает… артелей много. Китайцев же нет вовсе, даже манз(6) не осталось, не то что лет десять назад. Натурально русский город! Крупной промышленности, понятное дело, нет, губерния-то особая, приграничная. Буферная.

— А что гоминдановцы? — спросил Денисов.

— Шалят… Погранстража у нас всегда на стороже. Только на японском участке спокойно.

— Японцы… — произнёс Денисов. — Помню в Ялте, когда нас на съёмки Ханжонков собрал, делегация из Йокогамы прибыла. Переговоры с Александром Алексеечем о Порт-Артуре вели, кино снимать хотели.

— И что? — вступил в разговор Твердов.

— Да что… Не заладилось у них. Наш профсоюз актёров предложенный сценарий отклонил. Да и цензура против высказалась.

— Как знаете, господа, а я заморскую синему вообще-то не очень… — заявил Тынчеров. — Души в них нет. Актёры есть у них великого таланта, да вот всё одно что-то… Не то…