Страница 16 из 77
Зябко поёжившись и обхватив себя руками за плечи, Гермиона прошла немного вперёд по коридору, надеясь выйти в оранжерею или в какую-нибудь уединенную комнату. Невозможно было не заметить, что интерьер менора был изменён до неузнаваемости: теперь, декор был выдержан в светлых тонах, даже мебель была обменяна на более современную и, как девушке казалось, менее устрашающую. Портреты, к огромному удивлению Грейнджер, одаривали её уважительными взглядами, и Гермиона в который раз подивилась: неужели, даже картины семейства Малфоев предпочитали «плыть с политическими течениями»? Или, просто следовали примеру главы рода?
Однако, её личная реакция на особняк, обстановку, даже сам воздух резиденции были нелогичными и слишком эмоциональными. Животный, липкий страх и чувство тёмной неизбежности оплетали душу, заставляя всё внутри сжиматься от ледяного предчувствия. Конечно, Гермиона прекрасно знала, что с ней происходило. После войны, многие волшебники испытывали остаточные явления шока и ужаса. В мире маглов с прошлого века это называли «посттравматическим стрессом», и по какой-то причине, магглорождённые были подвержены синдрому в десятки раз сильнее.
У магов подобное лечилось успокоительными зельями, которые предоставляли только временное облегчение, в отделе тайн учили контролировать сознание, и хотя девушка успешно использовала все доступные в мире магии способы, проблема не отпускала. Посоветоваться ей после войны было не с кем. Добрые, простодушные Уизли переживали по-другому, своих родителей, на которых Гермиона привыкла полагаться в медицинских вопросах, у неё больше не было. Ведь обливиэйт так и не удалось снять, хоть пробовали это сделать самые сильные маги-менталисты. В конечном результате, среди специалистов появилась ещё одна причина восхищения юной ведьмой: её заклятия памяти были признаны перманентными и необратимыми.
- Твой мозг слишком силён, – говорили ей опытнейшие маги волшебного мира.
Гермиона лишь кивала, в душе обливаясь слезами. Плюс, было огромное чувство вины. Она выжила, в то время, когда другие исчезли, оставив позади семьи, детей, родителей. Умерли те, кому было для кого жить, а она, совершенно одинокая в этом мире за исключением друзей, продолжала существовать. Ей было стыдно, стыдно жить, стыдно дышать, радоваться восходам и закатам солнца – и она ушла в себя, не чувствуя ничего и только боясь поделиться с кем-либо своими чувствами, которые считала слабостью.
Через какое-то время, совсем незадолго до перевернувших всю её жизнь и перечеркнувших будущее событий, Гермиона встретилась с одним из магглорождённых Гриффиндорцев, чьи родители были врачами, и тот мгновенно почувствовал проблему. Марк учился на Колдомедика, что только развивало его наблюдательность, но как оказалось, послетравматический стресс лечить нужно было в не волшебном мире. Спокойным голосом парень всё объяснил и протянул карточку психолога, занимающегося как раз этими проблемами, к которому несколько раз в неделю ходил он сам.
Гермиона не успела. Она только начала посещения специалиста, появляясь в клинике три раза в неделю, только научилась немного понимать и контролировать, что с ней происходит, когда из-за непредвиденных обстоятельств пришлось покинуть Англию. Поначалу, она продолжала работать с психологами, а потом родился Александр, появились новые заботы, и девушка совершенно забыла о своих проблемах. Только вот, похоже, проблемы совершенно не забыли о ней.
В первый раз Гермиона вновь почувствовала, что что-то неладно, когда, зайдя в комнату в доме Гарри Поттера, чуть не выпрыгнула из окна, неожиданно столкнувшись с Андромедой Тонкс. В тот день, не зная, что Гермиона вернулась в Англию и приедет к друзьям, бывшая Блэк приехала с распущенными вьющимися волосами и в тёмном одеянии, то есть в образе, который давно уже избегала в присутствии пострадавшей от рук Беллатрикс девушки.
Впрочем, тогда сама Гермиона не обратила на это внимания, впредь Андромеда была намного аккуратнее, даже поменяла цвет и текстуру волос, и постепенно девушка и думать перестала об инциденте, ведь отрицание – самый лёгкий из способов справляться с проблемами. Потом были другие «колокольчики», дружно оповещавшие об опасности, но Грейнджер избрала ничего не замечать, постепенно научившись избегать присутствия в домах чистокровных, на их сборищах и вечерах, ограничивая само общение с ними, строго выдерживая дистанцию и при этом оставаясь безукоризненно вежливой и политкорректной…
Вот только сейчас, пообщавшись с теми, кого уже так давно избегала и не почувствовав даже малейшей ненависти или угрозы с их стороны, но ощущая, как в каждой комнате светлого и совершенно не устрашающего Малфой-менора её сковывает дикий и необъяснимый, липкий страх, Гермиона поняла: проблема в ней. Нет, едва почувствовав опасность, заметив, как её кожа покрывается мурашками, бывшая сотрудница отдела тайн тут же ментально проверила особняк на наличие тёмной магии и ловушек, сделав это ничем не хуже самых опытных авроров и притом намного быстрее, но вывод был один: дом был чист. А вот она сжималась от каждого шороха, звука шагов, от каждого движения воздуха
Что ж, придётся взять немного времени для себя и вновь начать посещать психологов, это Грейнджер решила сразу, но, отвлёкшись на свои мысли, совершенно не заметила, как забрела в огромный зал с тяжелой хрустальной люстрой и тут же застыла на месте, как вкопанная. Как и все остальные комнаты, зал изменился до неузнаваемости: выкрашенные в светлый цвет стены, невесомые занавески, практически воздушная мебель, даже камин был перестроен и покрыт другим мрамором, но Гермиона узнала его кожей. Это была та самая комната, в которой её пытала Беллатрикс, где убили Добби, где её выдала Нарцисса…
– Мисс Грейнджер, я вас узнала, что вы здесь делаете? – Гермиона вздрогнула, резко обернувшись. Прямо перед ней, вежливо улыбаясь, стояла Нарцисса Малфой, её выражение лица из приветливого медленно сменяясь шоком.
– Мисс Грейнджер?
За спиной Нарциссы появился Люциус, и уже краем сознания Гермиона отметила, что его всегда холодное выражение уступает место точно такому же, как у супруги. Но самая молодая министр магии за последние Мерлин знает, сколько лет уже мало, что понимала. Перед глазами все затянулось мраком, комната медленно теряла свои светлые очертания, превращаясь в зловещий зал для пыток. Гермиона уже не слышала, как старший Малфой бросился к ней, чем-то напуганный, не видела, как в ужасе поднесла ладони к губам Нарцисса; из всех углов на неё теперь бросались тени во главе с безумно хохочущей Беллатрикс.
Гермиона вскрикнула, инстинктивно рванувшись и пытаясь аппарировать прочь, но вместо спасения, перед глазами вновь возникла комната для пыток, резким ударом отбросив её на пол. Выхватив палочку, министр магии вновь рванулась, не в силах бороться с поглощающим её чувством ужаса, не в силах осознать, что защита менора её не выпустит.
– Отец, сними антиаппарационные чары!
Одного беглого взгляда примчавшемуся в зал на шум Драко хватило, чтобы оценить сложившуюся обстановку. Грейнджер, словно птица о прутья клетки, бьющаяся о защитные чары комнаты, в её глазах – невообразимый ужас и страх. Мать, непонимающе наблюдающая за всегда собранной волшебницей, и на мгновение остолбеневший отец. Впрочем, замешательство старшего Малфоя длилось не дольше секунды. Чертыхнувшись, отец щелкнул пальцами, и через мгновение Гермиона исчезла из зала. Драко последовал за ней менее, чем через долю секунды, используя магический след…