Страница 29 из 59
Живу исключительно настоящим, стараясь не думать о грядущем. А тот вид "искусства", которому я охотно и самозабвенно поклоняюсь, как раз и называется сочувствием. Занятие это не самое простое и доходное, но зато не безраздумное и бесцельное.
Цель у него вполне конкретная.
Найти потерянное. Залечить болящее. Возместить причиненный урон. Исправить то, что когда-то было сломано.
И мой основной объект - двоюродный братец Лешка.
Не успокоюсь, пока не увижу, как выправляется этот жесткий, непробиваемый, титановый крендель. Пока в его жилах не начнет снова течь кровь, а не антифриз. Пока он не регенерирует настолько, что сможет принять и простить самого себя.
Вот тогда и Егор вернется к нам, я уверена. И увидит, что жизнь продолжается и все уже достаточно наказаны за то, что произошло много лет назад.
***
...Он шел по улице, двигаясь с уверенной непринужденностью. Парень, как парень. Идет по своим делам, не обращая особого внимания на окружающих. В руках айфон, на плече на длинном ремне кожаная сумка-портфель.
Он хорош собой. Высокий, худощавый. Крепкий, как спортсмен. И пластичный, словно танцор.
Девушки и женщины провожали его взглядами, надеясь на ответное внимание.
Но в толпе он видел только одну.
Ослепительную брюнетку в длинном черном плаще и высоких белых сапогах со шнуровкой.
При каждом ее шаге в распахивающихся полах плаща мелькало то одно, то другое смуглое круглое колено, вид которых заставлял сглатывать комок в горле.
Она подошла к кофейне, остановилась, оглянулась, словно что-то почувствовала.
Парень затаил дыхание - неужели заметила!
Но девушка потянула за ручку, открывая дверь, и шагнула внутрь.
Проходя в толпе мимо с самым безучастным видом, неузнанный, незамеченный, прячущийся за спинами прохожих, он услышал, как звякнул колокольчик, и звук этот отозвался болезненным уколом в его сердце.
Парень запнулся, притормаживая и борясь с искушением зайти следом, усесться где-нибудь в темном уголке и не сводить с нее жадного взгляда. Когда-нибудь он наберется, наконец, смелости выйдет из тени и скажет ей все, глядя в глаза.
А пока оставалось только смотреть и изнывать от тоскливого осознания, что эта женщина не для него.
***
Антонина
Я думала о том, что мужчины в этом кафе выглядят обреченными на вечную печаль. Они смотрели на мою двоюродную сестру, понимая, что эта женщина недостижима для них, как луна на небе.
Наша Надежда пока никому не дала надежды на действительное обладание ею.
Слишком хороша, чтобы поверить в ее реальность. Слишком реальна, чтобы решиться приблизиться к ней. А приблизившись, увидеть ее настоящую и иметь смелость остаться рядом.
- Хочешь мне что-нибудь сказать или отвалить от тебя? - спросила я.
Надежда зачерпнула из вазочки подтаявшее мороженное и отправила лакомство в рот. Когда ее губы сомкнулись вокруг ложечки, она зажмурилась от наслаждения.
Незнакомец за столиком справа от нас поперхнулся кофе, наблюдая эту чувственную пантомиму. Боковым зрением я заметила, как у него округлились глаза и судорожно дернулся кадык.
- Надь, ты могла бы есть мороженное чуточку менее... вызывающе, - тихо сказала я, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.
- Я ем вызывающе? - искренне изумилась Надежда.
- Очень. Мужики вокруг забыли, как дышать.
- И как же мне кушать? Чавкая и роняя капли на подбородок? - поинтересовалась моя собеседница.
- Можно и так. Но в этом случае, думаю, кто-нибудь прибежит с намерением слизать сладкие потеки с твоего лица.
- Фу! - рассмеялась Надя.
Вид смеющейся красавицы заставил тех, кто уже смотрел на нее, благоговейно замереть. А звук ее смеха вынудил прочих повернуться и также застыть в немом восхищении.
Возможно, я преувеличивала слегка, описывая реакцию окружающих на Надю, но преувеличивала не сильно.
- Ладно, - сестра посерьезнела, - что там тебе напел отец?
- Что ты готовишься четвертый раз сыграть "сбежавшую невесту", - напрямую ответила я.
- Что ж, и это правда, - также прямолинейно отозвалась Надежда. - Мы с Павлом уже расстались по моей инициативе. Тихо и мирно.
- Если это твое окончательное решение, скажи об этом родителям. Пусть знают и не маются неизвестностью.
- Хорошо, я им скажу,- согласилась Надя. - А сказать тебе, почему я так... снова?
Она подняла на меня взгляд, полный бархатной, сладко-горькой, как темный шоколад, тоски, которую я до сих пор не замечала. Странная, неоднозначная тоска, смешанная с тайным упованием на какое-то чудо. Такой взгляд, наверное, бывает у человека, который идет по самому краю пропасти и искренне верит, что не сорвется.
- Если хочешь, то скажи, - отозвалась я. - Но только, если хочешь.
- Я хочу кому-нибудь рассказать. И могу это сделать только тебе.
Она опустила голову, черный шелк волос скользнул по щекам, скрывая лицо. Темные брови сошлись, образуя складочку на чистом лбу.
- Мне очень нравится... другой, - тихо, но отчетливо произнесла Надя. - Больше, чем нравится. А я не хочу этого. Всеми фибрами души своей не хочу.
- Но почему?
- Потому что это невозможно. Это катастрофа. Конец света. Называй, как хочешь. Главное, что допустить этого никак нельзя, иначе наломаю дров и оставлю после себя пепелище, - она болезненно поморщилась. - И на это пепелище станут приходить все, кто меня знал, стерву порочную. И будут плевать мне вослед, проклиная до конца времен.
- О, Боже... Надюша, сколько патетики. А не слишком ли ты драматизируешь? - я была шокирована и напугана. - Что там такое может быть, за что тебя будут проклинать до конца времен?