Поверь мне

Перед двухметровым камнем, который летом зарастает плющом, лежит толстый ствол дуба, мы его еле притащили на такую высоту. С кудрявым часто сидим здесь, возле могилы и, как обычно, бранимся, шутим и смеемся. Рассказываем друг другу и Ену о своей жизни, словно он еще живой, как будто он все понимает. В последнее время кудрявый приходит все реже, но мы можем болтать часами по мобильному телефону. Болтать обо всем, вернее почти обо всем. Я так и не смог рассказать ему о Даше, просто потому, что он бы смеялся громче всех. Это ведь так смешно, по крайней мере, если ты не на моем месте. Да и сам кудрявый не говорит мне всего, его отношения с дедом натянуты до предела. Все потому, что, когда мы вернулись, он захотел уйти ко мне в стаю. И так было понятно, что он не смог бы, но у него еще и не сложилось с той, которую он любил. Кудрявый особо об этом не говорил, только упомянул о том, что возвращаться домой не стоило, ибо его там уже никто не ждал.

Сейчас зима, снег укрыл всю поляну, камень и полено. Совсем скоро мы с братом снова увидимся, на очередном сборе в честь нового года. И что я ему тогда скажу? Что получил связывание с безобразной толстухой, которую ненавижу лишь немного меньше, чем своего собственного зверя? Нет, он не поймет, он до сих пор меня не понимает. Вряд ли вообще кто-то сможет меня понять. Я сам себя не понимаю. Всего несколько часов назад я был в аду, по-другому это не назвать.

Запах ее крови, я помню его, чувствую и ненавижу. Не потому что он ее, а потому что он причиняет мне боль. Зверь не хочет его чувствовать, он даже боится его. Этот запах – синоним отчаянья и сумасшествия, по-другому это назвать не могу. Злость и отчаянье – странная гремучая смесь, но, когда к ней добавляется и ревность, крышу банально сносит. Я не мог себя контролировать. Себя, не зверя! Наши чувства, желания и убеждения объединились, или же мои собственные желания растворились в его. Это удушающее чувство, когда ты сам не свой и ничего не может тебя остановить, даже ее громкий крик «отпусти, больно». Ничего не может сделать меня обратно человеком, кроме осознания, как это выглядело со стороны. Было бы смешно, если бы все не было так печально.

«Ну, здравствуй, Ен», – говорю, стирая снег с камня.

Волки не так чувствительны к холоду, как люди. Тающий снег на ладони быстро превращается в воду. Сказать что-то вслух тяжело, так что я просто сижу и смотрю на камень, пытаясь привести себя в чувства.

«Что я сделал не так, брат?» – спрашиваю, зная, что ответ у меня уже есть.

Почему с ней так сложно? Почему нельзя было банально прийти и рассказать, что с ней случилось. Я бы убил для нее, всех бы убил, кто посмел ее тронуть. Я больной, но не влюбленный. Все еще ненавижу, все еще хочу ее смерти, но не могу видеть ее слёзы, не могу чувствовать запах ее крови, не могу оставить ее. Моё сумасшествие, моя жизнь, слетевшая под откос из-за двоих жалких и отвратительных существ.

Знаю, чего хочет зверь, знаю и не хочу ему этого давать. Он ее не получит, ни за что не получит. Разве что мертвой, убитой от моей руки. Ненавижу, как же я её ненавижу. Но переживаю, беспокоюсь и не нахожу себе места, когда вижу с другим. Или это зверь, это его чувства? Почему же они так сильны, что заглушают мои собственные?

Снегопад пошел сильнее, пора было уходить, но на прощание я снова стер снег с надписи. Ушел, не прощаясь, но наконец, успокоившись и решив, что делать дальше. До ее дома добрался сначала бегом, а потом на такси. Так передвигаться не очень удобно, но лучше сейчас не рисковать. Входная дверь была даже не закрыта, совсем, что ли беспечно живут? В квартире пахло ее кровью, она была здесь. Сделал несколько шагов в сторону ее комнаты и остановился возле двери в ванную. Душ включен, некоторое время жду, когда выйдет из ванной комнаты, считая ее медленное сердцебиение. Запоздало понимаю, что такой пульс обычно у человека, который спит. Уснула в душе? Совсем что ли из ума выжила?

Тихо надламываю ручку, чтобы открыть дверь. Ванная крохотная, Марго могла бы устроить и получше. Шторка в душе задвинута, перед душем валяются вещи. Байка, пахнущая кровью и… Запах от нее странный, поднимаю ее с пола и принюхиваюсь. Байка пахнет не только ее кровью, но и чьей-то еще. Запах как будто знакомый, но я не могу его вспомнить. Шторка со скрипом отодвигается, даже не заметил, что она, наконец, проснулась и выключила воду.

Спросил ее, чья это кровь, но сразу же забыл об этом. Еле стоит в душе, выглядит как побитая собака. По всему телу синяки, пальцы на ногах почти что черные от них. Мокрые волосы прилипли к телу, но совсем не смогли скрыть жуткие порезы на лице, руках, плечах. Плечо опять все в синяках, судя по всему, теперь она его вправляла сама. На шее красно-фиолетовый синяк, это я ей оставил, когда вчера пытался задушить. Она выглядит в разы хуже, чем мама после отцовских приступов ревности. Отвратительно осознавать, что несколько из этих синяков оставил на ней именно я.

Даша задвинула шторку обратно, велела мне выметаться. И как я это сделаю сейчас? Мне казалось, это было всего несколько небольших порезов, может плечо ушибла, но чтобы так. Зверь рычит в бешенстве внутри, он хочет знать, кто это сделал, и убить его. Вот только по его мы уже пробовали сегодня, ничем хорошим это не кончилось.

Отодвигаю занавеску, пытаюсь по-хорошему с ней поговорить, но ничего не получается. Она опять на меня кричит, чтобы уходил. Как же с ней тяжело! Прикрывается руками, точно мне есть дело до ее наготы.