Поверь мне

– Нет! – кричит резко мама.

Слышу возню, они дерутся друг с другом. Мама резко вскрикивает, а потом что-то падает. Резко открываю глаза и поднимаю голову. Вижу лицо мамы, даже с синяком под глазом, разбитыми и припухшими губами, она улыбается.

– Максим, – шепчет моё имя.

Холодная рука касается моей щеки, на ней кровь. Из живота торчит рукоятка ножа, белая длинная ночная рубашка окрашивается в красный.

– Мама, – резко выдыхаю.

– Ты только живи, хорошо? – шепчет, подаваясь вперед.

Обнимает в последний раз, чувствую знакомый запах, обнимаю в ответ. В коридоре возле стены сидит на полу отец. Его руки дрожат крупной дрожью, он смотрит на них, как будто не может поверить в то, что сделал.

А на его лице вижу то, что никогда не видел раньше – слёзы, катятся градом по щекам и бороде. Идет отсчет, он бьется у меня в ушах. Слишком поздно понимаю, что это биения сердца мамы. Отсчёт заканчивается и снова наступает полнейшая тишина, за которой начинается мрак.

***

Просыпаюсь резко, настолько, что не могу понять, где нахожусь и что случилось. Как же много времени прошло с того момента, когда зверь заставлял меня исчезнуть в этой черноте воспоминаний. Меня много раз спрашивали, что случилось в ту ночь, но я так и не смог никому этого рассказать, максимум в паре слов рассказывал о следующем утре. Эти воспоминания исключительно мои, это моё наказание за то, что позволил этому случиться. И раз за разом, засыпая, я или сплю без сновидений, или оказываюсь в этом личном аду. Я заслужил это, все заслужил.

Возвращаюсь к реальности совсем не скоро, эмоции ещё остаются и не дают нормально думать. Провожу по волосам рукой и лишь сейчас оглядываюсь по сторонам. Комната моей пышки, почему-то я сижу на полу, ещё и укрытый одеялом. Что произошло? Мы ссорились настолько сильно, что зверь захватил контроль.

Чёрт!

Поднимаюсь на ноги, джинсам пришел конец, как и футболке. Дверь в комнату закрыта, выхожу в коридор, а потом тихо захожу на кухню. Цела. Крупная дрожь во всем теле и страх исчезают, невольно вздыхаю с облегчением. Вытирает руки, затем подбегает к микроволновке и останавливает ее до звонка. Открывает дверцу, берется за тарелку, но сразу же одергивает руки. Достаю тарелку вместо нее, отставляю подальше.

Желание обнять ее настолько сильное, что даже больно. Разрешаю себе всего лишь упереться руками на столешницу и слегка прижаться подбородком к ее макушке.

– Ты не ушла, – говорю с облегчением.

Давлю снова желание обнять, как и мысль, что рад, что она жива. Все те разы, когда меня выводили из себя, всегда все заканчивались плохо, очень плохо. Особенно для того, кто это сделал, но с ней все хорошо.

Чувствую от этого радость и облегчение. Злюсь на себя, знал же, как сильно мне сносит крышу рядом с ней, это ещё повезло, что в этот раз она не пострадала. Но потом, что будет потом? Убираю руки со столешницы, накрываю ее, даже не вздрагивает. Не боится совсем, может лучше, чтобы боялась? Не понимаю, чего хочу, оттолкнуть или прижать к себе сильнее? Но все равно злюсь, когда освобождается и отходит от меня.

Она хоть понимает, что чуть не умерла? Что эта тварь могла ее разорвать в бешенстве? Нет, пускай нас и соединяет это связывание, но тогда был взбешён не только я. Зверь захватил контроль из-за ревности. Ревности, которую ощущаю и я, она отдаёт глухой болью в груди, никак не связанной со зверем. Слишком сильно сжал столешницу, остались едва заметные вмятины на ней. Поворачиваюсь к ней, сидит и ест, уткнувшись в свою тарелку. Ну, раз больше не бесится, тогда можно и мне сделать вид, что ничего не происходит. Накладываю себе еду тоже, сажусь рядом, теперь не отстраняется напоказ. Тот спектакль был исключительно для брата? Эта мысль не нравится, очень сильно. Встречаюсь с ней взглядом, невольно улыбаюсь. Ей идет это платье, голубого цвета. Голые плечи, откровенное декольте и рюши на юбке чуть выше колена. Волосы спутаны, лицо немного помятое, можно подумать, что она совсем недавно спала.

– Как спалось? – спрашиваю зачем-то.

Мой невинный вопрос вызывает странную реакцию – резко закрывает руками лицо и тяжело вздыхает. Слова, которые произносит дальше, удивляют:

– Не делай так.

– Почему?

– Потому что ты не Юра, и никогда им не будешь, – отвечает, убирая руки от лица.

Она всегда была такой жестокой? Боль в груди лишь увеличивается, уже не могу дышать. Мне кажется, она увидит, что делает со мной, поэтому закрываю глаза. Я знаю, что не буду им, и не хочу быть! Зачем ты так со мной? Зачем? Кто я для нее? Кто она для меня? Почему даже с ней мне приходится играть роль, которую она сама мне дала? Открываю глаза, замечаю, как она резко убирает руку от моего лица. Что хотела сделать? Хотя это не важно.

Выбрасываю сломанную вилку, аппетита все рано нет.

– С чего ты решила, что я хочу быть похожим на него?

– А что ты тогда делаешь? – поднимается из-за стола и убирает свою тарелку и вилку в мойку.

– Экспериментирую, – не удерживаюсь от сарказма.