Кому верить?

— Сволочь, гад, притворщик, − на русском языке хрипела иномирянка, вырываясь.

Услышав её, Ингвар вспомнил, что есть слова и ими надо пользоваться, поэтому он снова пытаясь окутать собой девушку, начал говорить.

— Ксения, милая, любимая, не вырывайся, послушай, я только оправдаться хотел Ксюша, пожалуйста, ты покалечишься.

— Отпусти, − не собиралась поддаваться на уговоры, пока её держат.

— Ксюша, я отпущу, ты не думай плохо, просто послушай, не убегай, пожалуйста. Ты спросила о детях, я отвечу. Не убегай.

— Отпусти!

— Отпускаю, не убежишь?

— Теперь отойди от меня, − потирая руки, освобождённые от захвата, скомандовала она.

— Ксюша, прошу, только не убегай, я отойду.

— Ещё дальше, − немного успокаиваясь, но все ещё наполненная подозрениями попросила Ксения. Бежать все равно уже не было сил, а доковылять до лошади Ингвар не даст, так пусть хоть отойдёт сам.

— Вот так достаточно? − терпеливо, как с маленькой, спросил северянин, коря себя за несдержанность, за то, что схватил леди, понаставив синяков на нежной коже.

Она кивнула и одарила взглядом 'ну что ты мне можешь сказать?! '

— Ксюша, я виноват перед тобой, как любой северянин. Но поверь мне, мои люди подтвердят каждое слово, что ни одной жизни ребёнка нет на моей совести или на совести моих воёв. Пожилых аристократов мы должны были вывозить на наши земли. Принудительное переселение это не есть хорошо, но лучше, чем отнять жизнь.

Дальше мужчина сбивчиво рассказал о том, что когда-то говорил Лейф.

— Только, Ксюша, я ведь не стал бы тебя принуждать. Ты помнишь, наверное, я и слова не мог при тебе сказать, замирал, краснел, бледнел, глупел, и похоже выглядел в твоих глазах бестолочью. Надо мной все смеялись, а я запретил кому бы то ни было подходить к тебе.

Ксения слушала, совершенно не аристократично пыхтела и едва держалась, чтобы по-бабьи не расплакаться от накатившего облегчения. Как же ей тогда было страшно, как её трясло!

— Я знала, что ничего хорошего меня не ждёт, а ты играл в молчанку. От этого было жутко. Я не знала, каких ужасов мне ждать, когда даже твои люди смотрели на меня сочувственно и молчали.

— Мне и в голову не могло прийти, что моя робость так воспринималась тобой, − покаянно оправдывался Ингвар.

— Ты странный, − всплеснула руками она. − Превратил родовой особняк в казарму, держал меня в плену и удивляешься сейчас, насколько плохо я о тебе думала, − горько усмехнулась Ксения и в этот момент язык не повернулся бы назвать её девушкой. Столько пережитых страхов и боли было в её глазах, что Ингвар сделал шаг вперёд, желая обнять, закрыть от всех.

Леди встрепенулась и отскочила назад.

— Я всего лишь хотел… а неважно, − махнул он рукой и вдруг неожиданно закрыл лицо ладонями, растирая глаза.

Ему отчётливо стало ясно, что лёгкое общение между ними ничего не значит. Всего лишь внешняя оболочка, вежливость, а стоило только углубиться, так выплывает неприятие его, непонимание, застарелые обиды, о которых он и предположить не мог.

Что делать, как подступится? Он не сможет уже быть вдали от неё. Он увидел её домашнюю, наблюдал, как она смеётся, часть улыбок досталась лично ему. Раньше он довольствовался бы тем, что видел её издалека, теперь ему этого мало. Как же так вышло, что она снова его боится?

А Ксения стояла и тоже не знала, что делать дальше. Ей было плохо. Внутренние переживания сводили её с ума. Мужчина тянул к себе похлеще самого сильного магнита, но она не имела права терять разум. Ингвар был искренен в своих переживаниях, не верить ему сейчас глупо. Он не актёр, не манипулятор. Но и она могла себе позволить думать о нём гадости, подозревать в преступлениях. Леди схватилась за голову.

'Как всё сложно, всё перепуталось'.

Почему ей так хочется подойти и утешить его, даже потряхивает, и руки приходится сцепить в замок? Одномоментная жалость? Женское сочувствие? Или стыдно, что она причина его состояния? Почему с Харном она просто общается, не желая его 'укусить' словом побольнее, не допытывается, что у того на душе?

— Ингвар, пойдёмте к лошадям, − тихо произнесла она, возвращаясь к вежливости, как к броне.

— А как же грибы? − вспомнил мужчина.

— Ничего не хочется, − грустно ответила леди и пошла к привязанным животным.

Ингвар оглянулся и побежал туда, где была брошена корзинка. Торопливо собрал рассыпанные белые и бегом вернулся.

— Вот, вы обещали угостить, − и столько надежды было в его взгляде, в позе, что Ксения вынуждено кивнула. Молча добрались до дома, разошлись, сопровождаемые встревоженными взглядами людей, и встретились только уже за обедом.

Северянин ловил внимание девушки, взгляд, но она избегала его. Это заметили все. К делам его привлекать не стали, разве что в помощи по дому. А так командир в отличие от своего помощника болтался без дела. Все как будто избегали его, выжидали.