Кхарул

Ущерб, нанесённый воинством Чёрных Земель, ослабил не только Уэрдэйн, но и всю Империю. Неспокойно стало в провинциях. Интриги и распри разрастались в столицах Рефоры и Блэджерты, не желавших или не способных помочь восстановить и Уэрдэйн, и истинное единство Империи. Ощущалось ослабление центральной власти, ситуация балансировала на грани политического кризиса. Очень осложнились отношения столицы и Нарракота: замкнутые и расчётливые нарракотцы чувствовали ослабление влияния Уэрдэйна во внутренних делах Империи равно, как чувствовали растущую мощь собственного государства, экономически почти не пострадавшего от войны. А с усилением позиций Нарракота росла и гордыня его нового правителя.

Жизнь подобна Чёрной реке. Она то бурлит, вскипая, то загадочно тихо несёт свои волны куда-то, в неизвестность. И словно на песчаный берег намывает она всё новое, смывая, унося за собой воспоминания.

Забывались события того страшного дня, но никогда не смог бы он исчезнуть из памяти того, кто всё ещё просыпался с криками по ночам и звал тех, кого унесла та битва. Ужасы молниеносной, но казавшейся вековой войны преследовали всю Империю призраками воспоминаний. Росло новое поколение, что было ещё мало в те дни. Подросшие мальчишки и девчонки также скорбели с теми, кто пережил тот день, но им, конечно же, никогда не дано будет понять истинного ужаса той войны. Потихоньку восставал из праха великий город Уэрдэйн. Сидя на величественном широновом троне, Император Луциан всё также внушал благоговейный трепет в сердца подданных, управляя Империй, решая вопросы, проводя реформы. И лишь оставаясь один в своём тронном зале, придавался он  воспоминаниям, мучительным и горьким. Он вспоминал вновь и вновь всё, будто видел каждый день перед глазами, вспоминал битву, вспоминал тяжёлую победу Империи и падение армии Чёрных Земель.

Но он был не единственный, кто вспоминал…

… не сбавляя шаг, фрейлина пробежала коридор восточного крыла и, чуть запыхавшись, вбежала в тронный зал. Перейдя на шаг, глядя в пол, она покорно направилась к широновому трону. Едва слышный стук её каблучков взлетал к аркам и сводам, под самый купол зала. Проходя череду факелов на колоннах, она чувствовала, что приближается к самому величию Империи, к блестящему массивному трону изумительной резьбы, армированному по краям блэджем, обитому кожей и возвышающемуся на постаменте. С обеих сторон позади трона гордо высились знамёна провинций, а в центре их венчал стяг с гербом столицы Империи. Робко приблизилась фрейлина к ступеням постамента и опустилась на колени.

Может быть, по давней привычке, может, из соблюдения вековых традиций, Император Луциан XXIX с утра заседал на своём троне, хотя никаких официальных гостей не ожидал. Оперевшись на руку, он думал. Борода, давшая уже седину, была аккуратно подстрижена и придавала Императору несколько более суровый вид. Хмурые глаза, обрамлённые по бокам морщинками, устало глядели в бесконечность. Широкая красная с белым воротником мантия величаво и мрачно обволакивала его, а блэджевая корона сияла в мерцании факелов драгоценными камнями. Император застыл, лишь грудь его тяжело вздымалась. Он словно смотрел в пропасть неизвестности.

Ситуация с Нарракотом оставляла желать лучшего. Это очень тревожило Луциана. И не только это. Примерно неделю назад, побывав почётным гостем на смотре войск Кора, Луциан своими собственными глазами узрел новые достижения нарракотских умельцев. Новые латы Нарракота просто потрясли его. Он увидел, как огромные валуны падают на доспехи с большой высоты, и кираса остаётся целой, без единой пробоины. Лучшие стрелы Рефоры и Блэджерты гнуться и крошатся в щепки, ударяясь о поверхность доспеха. Крюзовым топорам и молотами блэджертских мастеров лишь с пятой, а то и шестой попытки удавалось проделать в кирасе брешь, погнуть широкие наплечники, сорвать забрало со шлема. Казалось, латы стали ещё и больше в размерах, или же зрительно увеличивали облачённых в них воинов. Они по-прежнему состояли из кирасы, наплечников и перчаток, металлических поножей, сабатонов и шлема. Всюду красовались острые углы, заострения, а также сам доспех имел сильное гофрирование и рифление, что позволяло улучшить прочность и уменьшить при этом вес, хотя мощь и непробиваемость доспеха явно достигалась за счёт чего-то ещё. Теперь нарракотские латы стали матовыми, их покрывали узоры и росписи традиционные для прикладного искусства нарракотцев. И, конечно, что отличало их от старых, так это тёмно-красный цвет.

Новые доспехи ужаснули и проняли Императора до глубины души. Глядя на лёгкий отблеск тёмной брони, он глубоко задумался. Уэрдэйн ослаблен, и все силы его уходят на восстановление. Нарракот же развернул целую кампанию по повышению своей военной мощи. Новые виды войск, постоянное присутствие солдат на улице, а теперь и воины получили просто невероятное оснащение. И пока Блэджерта, замкнувшись в своих стенах, исследует новые породы камня, а Рефора с пугающей регулярностью испытывает дефицит лесозаготовок, пока приостановлена широкая торговля между провинциями из-за нехватки средств и товаров, Нарракот куёт новейшие великие доспехи, вооружает армию и наращивает военную мощь. Да и кто знает, что ещё они там делают за своими стенами? Луциан понимал, что уже сейчас маленький Нарракот в военном потенциале начинает превосходить всё ещё раненный и не способный к большой войне, да и просто к серьёзному отпору Уэрдэйн.

Все достижения Нарракота могли принести огромную пользу и усилить военную мощь Империи, а также положительно повлиять на экономику провинций. Тем более, экономику столицы, которой так требовалась ныне поддержка. Но было одно большое и пугающее «но».