Лепестки

– Ма… рине… скаж… – слова впивались в горло иглами, но он проталкивал их дальше, заставляя зазвучать. Не открывая глаз, не шевелясь, экономя силы, словно остатки воды в пустыне. Весь он был сейчас – губы, язык, пересохшее разодранное горло.

– Так. – Судя по тому, как близко прозвучал голос врача, она склонилась к самому его лицу. – Марине? Так?

В горле булькнуло, звука больше не осталось.

– Настя, набери мне этого дуболома. Мне нужно с ним поговорить. А вы, юноша, глаза откройте. Откройте. На меня смотрите. Вы ведь не бредите, и не надо мне спектаклей тут. МХАТа мне тут не устраивайте. Если косите под бред, то плохо.

Сашка разлепил веки, попытался сфокусировать взгляд на строгом лице доктора. Светлое пятно расплывалось, белизна халата причиняла боль. Он с трудом различил второе светлое пятно. Видимо, Настя подала доктору мобильный.

– Да, это Грачева. Ваш подозреваемый зовет Марину. Видимо, хочет ей рассказать. Знаете вы какую-нибудь Марину? Везите.

Она отложила трубку на тумбочку. Посветила Сашке чем-то в глаза, бесцеремонно заглянула в рот.

– Так, артист, Марину везут. Так что не сипи, не травмируйся. Ты мне лучше скажи, кто тебе папашу твоего алконавта откачивать помогал? Вот это сейчас очень серьезный вопрос.

Сашка собрался и выдохнул:

– Хан… на… Пфёт… хр…

– Стоп, – гаркнула врач. – Угадываю. Моргаешь, если да. Анна?

Сашка зажмурился.

– Ясно. Дальше крутим барабан. Федотова?

Он открыл глаза так широко как мог.

– Так, – доктор почесала нос. Движения он почти не разобрал, а вот звук услышал. Казалось, напрягись он еще немного, и услышит, как его спасительница думает. – Это фамилия?

На глаза от напряжения наворачивались слезы.

– Отчество?

Зажмурился, погружаясь в блаженную темноту.

– Федотовна?

– Федоровна? – подсказала невидимая ему Настя.

Он зажмурился снова.

– Фамилию-то помнишь? – спросила доктор раздраженно.

Сашка смотрел в потолок и чувствовал, как слезы текут по щекам. Было тихо. Настя поставила капельницу, заставляла пить, массировала сведенные судорогами мышцы.

– Проверьте, нет ли где рядом с ним по месту жительства кого из медработников по имени Анна Федоровна, – ожил вдалеке голос врача. Темно-синий, строгий.

– Анна Федоровна… – спросил кто-то совсем близко, за дверью. – У нас в поликлинике раньше работала Анна Федоровна. Сейчас не знаю. Кажется, Колесникова. Коновалова. Не помню…

Он узнал ее голос сразу. Узнал бы из миллиона. Такой несчастный, такой родной. Он услышал, как она вошла. Задышала часто, борясь со слезами. Не выдержала. Заплакала.

Коснулась его лба холодной рукой. Марина. Все внутри потянулось к ней, казалось, через это едва ощутимое касание она отдавала ему всю свою силу, отчаянную, напряженно перекрученную, так что он ощутил ее  тревогу. Она воскрешала его, и он воскрес. Открыл глаза и тихо прошептал:

– Милая…

Так тихо, что она приняла за вздох боли, за стон. Убрала руку, боясь повредить.

– Сашенька, – сказала она и заплакала. Уткнулась лбом в край его постели. Он пошевелился, потянулся рукой. Погладить, утешить.

– Но…вости… есть?

Получилось. Выговорилось. Доктор хлопнула в ладоши и резюмировала: «Что, заговорил, артист?»

– Нет, – Марина подняла голову, перестала плакать.

– Я не… не знал. Был… с отцом…

– Я знаю.

– Я никогда…

Марина сжала его руку так крепко, что стало больно.

– Я знаю. Я им сказала. Ему сказала. Ты не виноват. Я одна виновата, – говорила она торопливым шепотом, словно боялась, что в любую минуту их разлучат и она не успеет сказать самого важного. – Я поступила плохо, и это… это наказание. Лиза… и ты…

Она снова заплакала. Ее рука дрожала, все сильнее сжимая его пальцы. А потом Марина словно опомнилась, даже не отпустила – оттолкнула его ладонь.

– Нам нельзя было, понимаешь. Так нельзя было… Ты только не умирай. Пожалуйста. Я всего этого… Я  не выдержу одна.

Сашка хотел сказать ей, что она не одна. И даже с того света он найдет способ быть рядом с ней, защищать, оберегать. Что он никогда ее не оставит. Но не сказал. Все эти «всегда» и «никогда» не стоили ничего. Он должен не валяться здесь в слюнях и иголках, а искать, помогать, сделать хоть что-то, чтобы Лиза вернулась домой.

– Милая…

Она хотела уйти, но остановилась. Он вглядывался с пятна и линии, стараясь разглядеть ее лицо. Ее взгляд. Но не смог.

– Дома… Судь… ба…

– Так, судьба – судьбой, а отбой по расписанию, – объявила врач. – Я думала, вы по делу ее вызывали, а вы из сентиментальных соображений. Есть информация  о девочке или мы тратим время?

Она хотела еще что-то сказать, но Марина вдруг повернулась к ней и отчаянным срывающимся голосом крикнула:

– Не знает он ничего! Это не он! Перестаньте его мучить!

Она выбежала за дверь. Доктор вполголоса пробормотала что-то о нервных женщинах и велела Насте дать пациенту обезболивающее и снотворное. Решительно пресекла попытку кого-то очень сердитого и громогласного пройти в палату.

Все стихло. Постепенно начала затихать боль. Выцвела, истончилась. Сашка почувствовал, что проваливается в сон, но вместо того, чтобы поддаться ему, он нащупал рукой край кровати, уцепился и попробовал приподняться.