Лепестки

Раз или два Сашка уже думал, что вот сейчас пойдет спать. Завтра сниматься, предстоит переход – будет нехорошо, если он станет клевать носом на ходу и всех задерживать. Но рассвет вступал в свои права, расстилая над озером бежевый шелк, по кромке леса побежали золотые искры. Они падали в воду, дробились. В зарослях рогоза проснулись какие-то болотные птицы. Они тихо перекликались, и клич тек по озеру, достигая дальнего края, где лес подступал к самой воде. Озерным отвечали лесные – резким звонким свистом.

Сашка слушал, думал о том, как хорошо, что все именно так. Что он не пошел, как дурак, спать, а остался – и все это утро, прохладно-хрустальное, цвета меда с топленым молоком, открыто только ему. И Сашка ни с кем не хотел бы его разделить. Разве что с Мариной.

Она будто услышала его мысли. Вышла, ежась на утреннем холоде, из палатки, заметила Сашку, неподвижно сидящего на берегу. Подошла.

– Ты так и не ложился? Не спится?

Сашка сглотнул, глядя на нее во все глаза. Волосы Марины растрепались, на щеке остался след от складки спальника. Она вся – и волосы, и одежда, и расстегнутый спальник, который она набросила на плечи как плащ – пахла теплым дымом и сном.

– Красиво, – наконец выдавил он.

Марина оглянулась, бросила спальник на землю, присела, обхватив себя руками за плечи.

– И правда красиво. Ты, оказывается, романтик, Саша. Я должна была догадаться, когда ты пел вчера. Было… впечатляюще. Занимаешься где-то?

Сашка не сразу понял, о чем она спрашивает. Маленькая белая пуговица вновь затеяла с ним опасную игру, застыв на полпути в петле – словно монета, вставшая на ребро – пан или пропал. Еще сантиметр теплой кремовой кожи откроется Сашкиному взгляду – или вспыхнет в голове разочарованное «Не сейчас».

Она запахнула спальник, превратив пуговичку в Шредингерова кота, сделав ее в Сашкином воображении одновременно и застывшей на полпути, и – бесстыдно или беспечно – расстегнутой.

– Да, я в капелле пою, – отозвался он, поняв, что пауза вышла слишком долгой. – Но сейчас мне нельзя петь, потому что… ну… голос меняется.

– Ну вот, – протянула Марина с грустью. – А я надеялась тебя еще уговорить.

– Ваш косматый рыцарь будет только рад, если гитара на весь вечер достанется ему, – набрался смелости Сашка.

– Так заметно? – расстроилась она.

– Заметно, что Швабру нечего ловить, – неловко утешил ее Сашка. Марина тихо рассмеялась.

– Бедный Илья. Вы его так зовете? Швабр? Как точно-то! Все-таки подростки всегда очень наблюдательны.

Сашку задело, что она назвала его подростком. Он уставился на озеро, всем своим видом показывая, что хотел бы и дальше наслаждаться видом, а не обсуждать лохматого практиканта.

Марина смотрела на него пару секунд – ждала, когда он повернется, чтоб продолжить разговор. Потом расстелила спальник на траве, легла, закинув руки за голову.

Сашка смотрел на воду, словно ее темная глубина могла хоть немного охладить его мысли, которые тянулись к раскинувшейся как сонная кошка женщине, к маленькой белой пуговке на груди – да ли нет. Пан или пропал.

Солнце поднялось над лесом, достало длинными первыми лучами песчаный берег, и каждая песчинка, казалось, превратилась в крошечную звезду, засияла, маня сбросить кроссовки и пройтись босиком.

Сашка так и сделал. Скинул обувь, закатал джинсы до колен. Пробежал по ледяной от росы траве, по песку, оставляя глубокие отпечатки ног, которые тотчас заполнились водой. С тихим плеском вошел в воду по щиколотку, холод обжег кожу – и Сашка резко втянул воздух через стиснутые зубы.

– Холодно? – спросила Марина, привстав на локтях.

– Жуть, просто жжется, – ответил он, глядя на воду, на прыснувшие от его ног блики, что рванули к зарослям на острых ломаных линия волн, испугав птиц. Те смолкли тотчас, затаились, прекратив хрустальный пересвист.

Сашка слышал, как она развязывает кроссовки, как, тихо ойкая, бежит на носочках по холодной траве. Как шепчет, проседая, песок под ее босыми ступнями.

Сашка отступил на шаг, не в силах больше терпеть холод. После воды песок показался теплым.

– Ты рассердился, что я засмеялась? – сказала за плечом у Сашки Марина. – Я не над тобой, не думай. Просто… это забавно. То, как вы называете Илью.

Сашка молчал.

– А вода правда холодная? – спросила она тихо.

– Очень.

– Думаешь, не стоит?

Сашка не мог понять, отчего она спрашивает у него совета. Словно не она старшая, а он. Слышно было, как она переступает с ноги на ногу – то ли набираясь смелости войти в воду, то ли ожидая, что он скажет.

Сашка обернулся. Может, это небо отразилось в воде, а вода – в ее глазах, только взгляд у Марины был синий-синий, пронзительно-глубокий. Пуговка выскочила из петельки. Сашка почувствовал, как по телу прошла обжигающая волна.

– Если не входить, то стоило ли разуваться?

–  Я боюсь, – сказала Марина с виноватой улыбкой. Протянула ему руку. Он взял ее за руку, едва заметно потянул к себе. Они с тихим шелестом вместе вошли в золотистую воду, Марина ойкнула, рассмеялась, сияя глазами. Сжала его пальцы. Не вытерпев и пары секунд, выскочила на берег, окатив Сашке ноги брызгами, словно искрами. Выдернула свои пальцы из его руки, забралась с ногами на спальник и принялась тереть ладонями ступни.

– Саша, выходи скорее. Это же так холодно! Жуть! Выходи!

– Думаете, стоит? – спросил он, понимая, что сам тоже долго не выдержит.

– Стоит. Иначе ты заболеешь, и придется отправить тебя домой с кем-нибудь из учителей, а мы прошли только половину.

– Чуть больше, – ответил, выбираясь на песок. Ступней он уже почти не чувствовал. С трудом надел носки, кроссовки. Марина сидела, закутав ноги спальником, улыбалась, глядя на воду.

– Так вы не согреетесь, – сказал Сашка, прыгая на месте, как учил папа. Лучше пробежаться. А то, и правда, можно заболеть.

– Мы всех разбудим, – сказала Марина шепотом. Снова потянулась к ступням, принялась тереть и щипать, надеясь отогреть.