Лепестки

Потом, расставаясь с женщинами, он старательно избегал этого слова – «друзья». Разве это возможно – остаться друзьями, если в одном из двоих все еще живет пульсирующее чувство родства – теперь уже безответное и болезненное. Потом, когда оно выстынет, покроется серым пеплом в душах обоих – можно будет говорить о дружбе. Приятельском легком общении без взаимных упреков и обид. Но в тот момент, когда один уходит, а другой – остается, будет слишком жестоко предлагать вместо мечты – дружбу. Гадко. Нечестно.

Шрамы от такой дружбы кровят долго, как порезы от листьев рогоза на ладонях. Некрасиво это, не по-мужски – отрывать от себя чужое сердце по кусочку, по ниточке обрывая связь, давно тягостную и пустую.

Он просто говорил:

– Нам нужно расстаться. Я тебя не люблю и не хочу, чтобы ты тратила на меня время, но если тебе нужна будет помощь, ты можешь на меня рассчитывать.

И уходил до того, как женщина, которая не стала его судьбой, поднимает заплаканные глаза и спросить: «Но мы ведь останемся друзьями?»

Он оставил это слово ей, Марине, оставил в прошлом навсегда. Ему хватило этой короткой мучительной дружбы, чтобы понять, что не может ее быть между теми, кто от природы, от начала веков создан любить друг друга. Или страдать от невозможности любить.

Он искренне старался сделать каждую женщину, что входила в его жизнь, счастливой. Счастливой здесь и сейчас. Научить ее быть счастливой не в мечтах о будущем, а в данное наполненное острым ощущением жизни мгновение.

Он уверял себя, что этого достаточно. Отдавать, дарить, окружить заботой и нежностью, без сомнений, без печали и горечи. Он никогда не ждал ни от кого подачек, особенно в чувствах, поэтому для него не существовало этого глупого понятия – «Не судьба».

Но что-то внутри заставляло ждать, что однажды придет другое, то, что вспыхнуло в нем тогда, на озерном берегу, отчаянно предопределенное, болезненное, живое, то, что он мог бы назвать судьбой.

– Саша! Ефимов! Саша! Какими судьбами?

Он не сразу понял, что зовут его. Голос показался смутно знакомым, но за последние семь лет у него перебывало в офисе столько заказчиков, что едва ли удастся вспомнить каждого по голосу.

Он только что отогнал машину на сервис и решил пройтись пешком по знакомым с детства улицам. Отец сильно сдал после маминой смерти, начал выпивать, и Саша решил, что должен пожить немного с ним, дав время Рите смириться с их расставанием и собрать вещи.

Давно нужно было сделать это – взять паузу и забыть о делах на пару недель.

Май был на исходе. По улицам плыл душный сиреневый запах, и сидеть в четырех стенах не хотелось.

Он решил пойти в парк. Там они с ребятами после школы гоняли в футбол на поляне, ловили кузнечиков, пили пиво втайне от родителей. Там пахло свежестью с реки, можно было сесть под облупившимся железным зонтиком и смотреть, как чайки, пронзительно вскрикивая, хватают с налета серебристые искры рыб, как малышня играет в прятки между кабинками для переодевания, а на другом берегу поднимаются пеной над заборами цветущие кроны вишен.

– Почему ты улыбаешься? – спросил его кто-то снизу.

Саша окинул взглядом улицу. Сиреневые кусты, редкую железную ограду детского сада.

Девочка стояла за оградой, прижавшись лицом к прутьям, смотрела на него серьезными серыми глазами. Ждала ответа.

– Ты это мне? – спросил Саша, подойдя ближе и опустившись на корточки у забора.

– Тебе, – девочка прищурилась.

– А тебе не говорили, что взрослым нужно говорить «Вы»?

Она смутилась, опустила взгляд, но любопытство одолело смущение, и кнопка снова уставилась на Сашу. Платье у нее было перепачкано землей и травой, коленки содраны, ресницы выгорели на солнце почти до белого, как и полупрозрачные колечки светлых волос.

– Вы почему улыбаетесь?

– Красиво, – ответил он, бросив взгляд на сирени.

– Да так себе, – ответила девочка, щурясь. – Вы странный, но симпатичный. Посмотрела бы я на вас, когда вы увидите что-нибудь по-настоящему красивое.

– Лиза! – раздалось с площадки.

– А тут чем плохо? – спросил Саша, чувствуя, что ноги затекли в неудобной позе.

– Там за кустами помойка, – ответила Лиза, и не подумав отозваться воспитательнице.

– Отсюда же не видно.

– Но я же знаю, что она там.

– Лиза! – раздалось уже совсем рядом, и Саша поспешно поднялся, решив, что не стоит пугать воспитателей. Незнакомый дядька разговаривает через изгородь с маленькой девочкой. В наше нервное время они просто обязаны подумать что-нибудь не то.

– Тебя зовут? – спросил он.

Девочка качнула кудряшками.

– Беги.

– Да ну их, – девочка пожала плечами. И у Сашки сердце пропустило удар, так похож был этот жест на тот, почти забытый, из прошлого. Склоненная набок голова, задумчивый взгляд в сторону, потом прямой – в глаза. И движение плеч – словно птичка разминает крылья.

– Лиза Ситникова! Если ты опять убежала за ворота, я надеру тебе уши!

– Идите, а то она ругаться будет. – Лиза почесала нос перепачканной ладонью, оставив на самом кончике темное пятно. Нырнула за кусты. На той стороне голос, показавшийся Саше смутно знакомым, принялся отчитывать Лизу за то, что не отзывалась.

Саша двинулся вдоль забора, выискивая взглядом светлые кудри. Те же глаза – серые, полные серебристых и фиалковых отблесков, та же манера пожимать плечами… И фамилия – Ситникова. Нужно было сразу спросить у девочки, как зовут ее маму.

Саша подумал о том, что стоило бы вспомнить старое и заглянуть на страничку Марины в соцсети. Старую она закрыла лет пять назад, а перед этим еще года полтора почти не обновляла. Может, завела новую?

– Саша! Ефимов! Саша! Какими судьбами?

Тот же знакомый голос нагнал его у ворот. Высокая женщина в легком цветном сарафане махала ему из-за изгороди, широко улыбаясь. Он не сразу узнал ее без ярко подведенных глаз.