Искра и Пламя

За окнами давно уже сгустились сумерки, и, должно быть, на часах  пробило время отбоя, но на тот момент нам троим не было известно ничего о таких мелочах. Мы с Шерином сидели смирно, молча ожидая своей участи, но Эльза дрожала, низко опустив голову и ссутулив плечи. Ее пальцы сжимали и разжимали запятнанную ткань форменной рубашки, мне даже казалось, что я слышу как скрипят ее зубы. Она не говорила, и лица я ее не видела из-за опущенной головы и завесы спутанных волос.

Сама я уже пережила состояние шока и теперь готовилась встретить последствия, какими бы они ни были. Миновали паника и гнев, а осталась только холодная решимость отстаивать свою правоту и нести наказание.

Глядя на Шерина можно было сказать, что на соседнем стуле сидит не человек, а скульптура: такой же белый, такой же неподвижный, с застывшими глазами. Казалось, что он не моргает и даже не дышит. Его одежда была в грязи, рубашка и жилет порваны, нижняя губы распухла и кровоточила. На открывшемся участке кожи, там, где от его рубашки был отодран кусок материи, я видела кровоподтеки.

Но он все же принял мою сторону! Он позабыл о своих бесчеловечных словах про сильнейшего и выживание в мире, а значит его взгляды стали куда менее циничными. Теперь-то этот высокомерный умник понял, что нет в мире ничего ценнее, чем твои идеалы и стойкость.

Пусть размышления об исправлении Шерина и были греющими, я все никак не могла избавиться от дурных мыслей. Нет, мне не было страшно. Просто атмосфера этого кабинета, вычурного и душного, давила на меня. Нас троих усадили на стулья с бархатной обивкой прямо напротив стола Грамса: от нечего делать я разглядывала корешки лежавших на них книг и пыталась прочитать почерк на небрежно оставленных бумагах. Хозяин кабинета отсутствовал, вместо него оставили господина Боварда, который вовсе не думал за нами следить или разговаривать. Он стоял к нам спиной, глядя в большие, от пола до потолка окна. Его неопрятная одежда бросалась в глаза, выделялась среди всех этих картин, стоящих целое состояние. Успел бы он схватить кого-либо из нас решись тот бежать? Нас с ним разделял письменный стол Грамса, да и ему понадобилось бы время для того, чтобы выбраться из завесы длинных и тяжелых штор. Интересно, а как быстро он бегает?...

А впрочем, затея пустая и даже опасная. Мне некуда бежать, да и поймают, не успею я и устать от бега. А как только поймают, тогда уже точно повесят на как преступника.

Я помотала головой, как бы отгоняя от себя такие глупые мысли, когда позади послышался скрип тяжелой двери. Не задумываясь я повернула голову и увидела директора. Мгновение - мы встретились взглядами, и выражение его лица мне не понравилось. Какая-то колючая смесь светской учтивости и ехидства жгла недобрым огнем его глаза.

Когда Грамс подходил к своему столу, мы трое встали, приветствуя его, как полагалось это на занятиях. Тот сделал нетерпеливое движение рукой, мы сели обратно, и я заметила, что теперь он смотрит безразлично, без тени недовольства или же расположенности.

Эльза по прежнему дрожала, и это вдруг стало безумно раздражать меня: захотелось дать ей пощечину и как следует накричать. Неужели, это худшее с чем она сталкивалась? Какая нежная!

Но тут же пришло осознание: да, худшее. Она никогда не предполагала, что есть на свете люди, готовые ради собственного "океана наслаждений" унизить, растоптать другого. Ее не били до полусмерти, ее не заставляли пить зелья из человеческого нутра… Хотя откуда мне знать, как ее потрепала судьба до этого дня.

В этот момент я вспомнила весь сегодняшний насыщенный день, начиная от утреннего разговора с Шерином, заканчивая той битвой за жизнь у четвертой тренировочной площадке.

Картинки носились в моей голове, сменяя одна другую, и через их призму я смотрела в глаза напротив сидящего Грамса. На морщинистом лбу и обвисших с возрастом щеках пролегли тени, отчего выражение лица становилось совсем неживым.

В доме Ридии и Асвага была одна вещь, представлявшая для хозяев огромную ценность. Точнее,  сокровищем ее считала набожная Ридия, а Асваг больше поддакивал ей, боясь случайно отнять то немногое утешение, что осталось у женщины.

То было изображение Создателя на суде грешников. Всевышний сидел за столом, а перед ним пали на колени люди, виновные в неправедной жизни. Одного за другим Создатель судил и карал, справедливо и без жалости.

Изображение было вставлено в рамку, бережно завернуто в тряпье, и хранилось в большом шкафу на самой высокой полке. Когда Ридия в первые дни моего пребывания в их доме решила показать мне эту вещь, я так и не решилась даже взять ее в руки: дело было в этом холодном лице верховного судьи. Его неумолимость пугала меня, сразу появлялось чувство вины перед кем-то, чувство страха перед неизменным течением жизни.

Так и сейчас я глядела на Грамса, и тревожность возвращалась ко мне. Удастся ли доказать  свою правоту?...

Бовард наконец отошел от окна и сел в кресло  рядом с нашими стульями. Грамс проводил его взглядом и начал говорить:

- В жизни не бывает только белого и только черного.- Его голос звучал как- то безжизненно и тихо.- Никогда нельзя говорить о причинах и следствии, наблюдая картину только с одной стороны. Нам нужно рассмотреть ситуацию со всех сторон, для выявления истины, потому что делить мир на "хорошо" и "плохо"- полнейшая глупость. Итак, Аделаида, я слушаю твою версию произошедшего.

У меня в горле пересохло. Как мне объяснить ему все-то что произошло,чтобы он поверил и понял? Должно быть, он ждет от меня красивой речи, такой же как у него.

- Вчера я возвращалась из библиотеки, господин Грамс,- бойко начала я, стараясь пересилить саму себя. - И увидела троих парней, они шли прямо передо мной, я услышала их разговор, господин Грамс. Они говорили о какой-то девочке, о рыжей и маленькой девочке, которой, по их словам, "должно хватить на всех".