Страница 105 из 120
- Сейчас, Ада, я очень хочу, чтобы ты сама верила своим словам и не пожалела о них. Я начал сильно сомневаться в завтрашнем дне, потерял какую бы то ни было уверенность. Поэтому отчего-то сейчас мне хочется открыться тебе.Начну я прежде всего с того, что от рождения меня звали не Шерин Вернан.
Ты изменил данное тебе родителями имя, но зачем? Неужели, пытаясь сбежать от
нестерпимой боли прошлого?
Ладони мои вспотели, по телу побежали ледяные мурашки. Но я была готова слушать
его до конца.
- Меня звали Винцентом Россом, и рожден я был не в деревне, о которой рассказывал тебе некогда. Фамилия Росс ничего не говорит тебе, знаю, но наша семья испокон веков была одной из самых приближенных к императору.
И тут я вспомнила второй день нашего знакомства и слова Шерина :" Никогда
не называй меня аристократом!"
- Мать моя была любимой фрейлиной императрицы. Ее очень любили при дворе,
насколько мне удается вспомнить. Отец же служил министром науки и врачевания и
носил за собой дурную славу...
- Дурную славу?
- Да. Видишь ли, как и все талантливые люди он был бесконечно предан своему делу,
он был страстно увлечен наукой. Но императорская казна больше чем половину отдавала на нужды войны, а на другие отрасли денег оставалось не так уж и много.
Новаторские идеи отца встречали холодные отказы, он практически не получал
финансирования и... страдал. Его голову заполняли две вещи. Первая - это
принести благо своему государству, он мечтал о том, что когда-нибудь его
открытие поможет одолеть драконов и отвоевать те земли. Вторая же вещь, управляющая им - амбиции. О, как он был горд, как был высокомерен! Мечта о всеобщем признании сожрала его душу. Он был угрюм, задумчив, заносчив и холоден. Такие люди, как известно, плохо приживаются среди других, а потому при дворе его не переносили. Ходили и слухи о его странных опытах, согласия на которые император не давал. И денег тоже.
Его боялись и презирали, но... Со мною он был другим. Даже будучи ребенком я понимал, как меняется отец, когда ему нет надобности кому-то кланяться и шаркать ногой. Всегда слушал о моих детских забавах и сам охотно принимал в них участие,
рассказывал мне о том, как интересен этот мир на самом деле, и несмотря на
занятость всегда сам без помощи гувернантки читал мне на ночь. Мама умерла,
когда мне было тринадцать, и это горе сплотило нас сильнее. При каждом случае он
говорил мне, как же сильно меня любит...
И я верил в это до последнего.
Его странные опыты продолжались, слухов о них становилось все больше.
Поговаривали, что он совершает странные обряды над отловленными псами, и что
после каждого такого обряда он пьет их кровь. Подобные бредни распускали все,
кому не лень, я слышал, как мои гувернантки шептались об этом.
Я родился магом и обучался в академии для аристократов Голдхолл. Уверяю тебя, там не позволяли себе и сотой части того, что позволяют здесь. Однако я
все равно чувствовал гнет дурной славы моего отца, потому что дети порой могут
быть очень жестокими.
- Винц!- кричали они мне,- Почему ты сегодня пришел? Мы думали, что ты подох,
потому что твой безумный папаша выпил из тебя всю кровь!
После занятий меня привозили в поместье, где я рассказывал про все это отцу, а
он отвечал, что глупые дети просто повторяют за глупыми взрослыми и
беспокоиться тут не о чем. И я никак не мог объяснить ему, что мне больше всего
обидно не за себя...
Четыре года назад, когда мне было пятнадцать, император вынес на совет вопрос о
том, стоит ли держать отца дальше на этом посте или нужно дать ему отставку. Должен был состояться небольшой сбор из ученых мужей и самого императора, где отцу надо было предоставить результаты своих последних наработок и убедить всех
том, что он еще может сослужить службу императору.
До слушания дела о пригодности Герхарда Росса оставалось меньше чем четыре месяца, и я ужасно переживал, но вот он сам выглядел счастливым. Он улыбался и говорил мне : “Винц, мы прорвемся, вот увидишь! Папа знает чем удивить этих престарелых дураков!"
А я все так же верил ему, верил в то, что папа знает что делает и знает как
построить наше с ним счастливое будущие. Однажды, я проснулся ночью от странного ощущения - я был уверен в том, что на меня кто-то смотрит. Я долго фокусировал взгляд, а затем понял, что над о мной стоит склонившись мой отец. Он улыбался и его белые зубы светились в темноте.
- Сынок, не поможешь папе? Мне правда очень, очень нужна твоя помощь.
И я, выросший в благоговении перед ним, просто не мог отказать. Первый раз он просил меня помочь ему с чем-то! Неужели я мог сказать “нет”, когда речь шла о его счастье? В подвале нашего поместья располагалась лаборатория, где он работал. Я бывал там несколько раз, но сказать по чести, меня всегда пугало это место. Груды книг, колбы с пахучими жидкостями, круги мелом на полу.
Пока мы шли по коридорам и спускались по лестницам, я не увидел ни одной служанки. Обычно, две три из них всегда дежурили ночью дремля на стульях, в ожидании когда нам двоим захочется чего-то.
Когда я спросил у отца, где же все, он ответил, что он отпустил на сегодня всю прислугу, но причину объяснять не захотел. Я подумал тогда, что он просто вечером был не в духе и не хотел никого видеть. Мы спустились вниз, в лабораторию, где горело около десятка светильников. Я давно не был там, но все же заметил, что обстановка изменилась - книги убраны, шкафы раздвинуты по углам, а посередине лаборатории огромный, начерченный мелом круг, испещренный надписями и разными узорами. Я хотел спросить у отца, что это за язык, но он опередил меня: