Илья Муромец

- Из Мурома, Илья-богатырь, - отвечал Микула.

- Вот как? – оживился князь, - стало быть и братца моего единоутробного – муромского князя знаешь?

- Знаю, владыка, - отвечал Илья, - и многое тебе могу про его дела поведать. Он тебе передавал сердечный привет.

- Эх, соскучился я по брату, сто лет его не видел. Позже обязательно с тобой потолкуем о делах Глеба, а сейчас некогда, надо пир начинать.

- Как? – удивился Микула, - а что же владыка-Владимир? Не придёт.

Борис всё это время не садился, а стоял, приткнув кулаки в стол, теперь же обошёл новгородского воеводу со спины и бросил ему на плечи свои ладони.

- Будет и князь Владимир. Но я уже не маленький, сам могу пиры начинать, семеро одного не ждут. К тому же, у батюшки моего и так дел по горло. А ты, Микула, со мной пошли, за главный стол, хлебнём с тобой вина ромейского под баранью ногу с чесноком и хреном.

И князь вместе с богатырём покинули собравшуюся компанию, которая тут же начала расходиться. Откуда-то появился Добрыня Никитич, который, видимо, давно уже был где-то поблизости, и сел на лавку рядом с Ильёй.

- Ловко ты это, - молвил он, - не ожидал. Вообще, Микула и не таких силачей побеждал. В этой борьбе никто не может его одолеть. Как-то с ним Святогор так боролся, не поборол. С ним лучше соревноваться в стрельбе из лука или верховой езде, здесь больше шансов победить. Сам видишь, какой он медведь, под ним любой конь сломается.

- Давай выпьем лучше, - предложил Илья, и проглотив деревянную ложку квашеной капусты, заел её хлебом и налил себе вина, разбавив его мёдом. Добрыня присоединился к богатырю, вскоре за их стол село ещё человек семь новгородцев, на блюде появились жаренные свиные окорока и печень, обжаренная с луком, и пир пошёл горой. А в Киеве он всегда шёл горой, ибо проводился на горе. Борис давно уже объявил о начала пира, но из-за главного стола его было плохо слышно. Однако главное поняли все, подняли кружки и дружно выпили.

- Борис себя мнит уже киевским князем, - заговорил немного опьяневший Добрыня, - даже пир начинает без отца своего. А ведь по закону нет у него права на киевский стол.

- Помолчи ты, - зацикали на него новгородцы. Всё-таки рядом с ними были посторонние: киевский священник и муромский богатырь. Но когда протопоп Иоанн ушёл, Добрыня снова начал свои речи:

- Думаете, случайно они вызвали нас из Новгорода? И ещё вместе с нами вызвали богатырей? Зачем? Они хотят ехать на войну, и обязательно с нами. А возглавит этот поход Борис.

- Может, ты ещё и знаешь, с кем мы будем воевать? – язвительно спросил один из новгородцев, постарше Добрыни. Судя по всему, его старший брат.

- Не знаю, - отвечал Добрыня, - но знаю точно, что не спроста всё это. Почему киевских богатырей не взяли, а? С кем им тут воевать, с печенегами? С печенегами и киевские хорошо воевали, а сюда позвали именно новгородских. Почему?

- Почему? – спрашивал у него старший брат, запусти себе в рот маринованный гриб.

- Да потому, что воевать они идут не против язычников, а против христиан.

- И что?

- А то, что богатырям запрещено сражаться против христиан. Они клятву приносят, и, если эту клятву нарушают, если кто-то из богатырей убьёт христианина, его выгонят и отлучат от церкви, а то и вовсе убьют. Верно я говорю, Илья, или нет?

Но Илья в ответ лишь пожал плечами.

- Эх, какой же ты богатырь, раз клятвы богатырской не давал? У любого спросите, у Микулы Селяниновича, он вам скажет, что клятву богатырскую давал.

- Ну, допустим, - нехотя согласился старший брат, - к чему ты клонишь? Ромеи тоже христиане, и император их в Царьграде считается помазанником Божьим. А они всё равно по приказу императора убивают других христиан, болгар, например, и ничего.

- В том-то всё и дело, - приподнялся на месте Добрыня, - если Борис заставит новгородских богатырей по его приказу нарушить богатырскую клятву, то тем самым Борис будет признан таким же императором, помазанником Бога. Не забывайте, что Борис, ровно как и Глеб – внук ромейских императоров, у них в Царьграде больше родственников, чем на Руси. Если новгородцы признают его императором, то и киевлянам придётся.

- Брехня, - бросил вдруг из-за другого конца стола седовласы новгородец, - император может быть только один, и он в Царьграде.

- Один, которого называют цезарем, - возразил Добрыня, - а в былые времена там было два императора, одного из которых, старшего именовали цезарем, а другого, младшего – августом. Вот Борис, видимо, хочет стать августом. Плохо вы, товарищи, изучали историю ромеев.

- Ну допустим, - опять вмешался в беседу старший брат, - допустим, нарушили они богатырскую клятву и признали Бориса императором. А дальше что? Родной сын свергнет родного отца – князя Владимира, который крестил русскую землю?

- Нет, на это он не пойдёт конечно, - сбавил тон Добрыня и задумался.

- Вот то-то и оно. Не неси ерунды.

- Но князь Владимир уже стар и хвор, - не сдавался Добрыня. – А кто после него станет князем? Старший сын – Святополк сидит в темнице. И посадили его в поруб как раз тогда, когда в Киев из Ростова приехал Борис. Вышеслав и Изяслав – покойники уже. И остаётся только наш князь новгородский – Ярослав. Он младше Святополка, но старше Бориса и Глеба.

- К чему ты клонишь? – не понимал старший брат.

- А к тому, милый мой братец, что до смерти князя Владимира Борис хочет стать новгородским князем. Нашего законного князя – Ярослава прогнать, может быть обратно в Ростов, где он раньше был князем, а сам на его место. И конец придёт всем нашим свободам. А как не станет Владимира, то на его место Борис и придёт.

Новгородцы нахмурились – Добрыня говорил складно, и всё указывало на то, что законный князь Ярослав должен из Новгорода уйти. Ярослава новгородцы, конечно, недолюбливали, во-первых за то, что он пришёл в нарушение обычая. До Ярослава князем был Вышеслав – старший брат его. По сути, его назначил отец – князь Владимир, однако, когда Вышеслав приехал в Новгород, он устроил выборы и честно на выборах победил, стал князем таким же путём, как и все прежние князья Новгорода. Новгород привык выбирать своих князей и ни разу за всю историю не изменял этой демократической традиции. Но вот прошло много лет, и Вышеслав умер. После него по старшинству шёл Изяслав, который был проклят отцом и потому прав на наследство не имел, а затем шёл ростовский князь Ярослав. И вот князь Владимир просто взял и назначил Ярослава князем Новгорода. Новгородцам это не понравилось, часть дружины взбунтовалась, стала требовать выборы. Ситуацию усугубляло и то, что, как выяснилось, в Ростове князем Ярослав стал после выборов. Значит, к ростовским обычаям он отнёсся с уважением, а на обычаи вольного города Новгорода наплевал. Дружинникам, привыкшим к свободе, это был плевок в лиц. И вот теперь их город снова становился разменной монетой. Никого не спросив, нарушив все новгородские обычаи при помощи хитрой уловки новгородским князем хотел сделаться Борис. Всем было понятно, что он тоже никаких выборов проводить не будет, кроме того, здесь нарушался ещё один закон – закон старшинства, по которому у младшего брата не могло быть земли больше, чем у старшего и княжество, старше по статусу, чем у старшего брата. Новгородцы совсем опечалились, теперь оставалось лишь надеяться на то, что Микула Селянинович останется верен богатырской клятве. И так на их глазах было попрано уже столько законов, что почва уходила из-под ног, и, казалось, ещё одно нарушение обычая, и они сорвутся и сами пойдут против закона. Но пока бояре ещё держались.