Хроники Марионеток. Долг Короля

– Да, я там работала, пока меня не перевели в Паруджу. Красивый город. Мрачноватый, но красивый. Широкие улицы, все вымощены булыжниками, высоченные здания по пять и даже шесть этажей. Вечером страшновато бывало идти по улице – возникало странное ощущение, словно заходишь в каменный лес. Особенно в старой части города. Там все дома из темно-серого камня, стоят тесно, переулки – руки вытянешь и достанешь от стены до стены. Но когда поднимается солнце, город окрашивается сначала в багряный, а мостовые становятся золотыми, и все выглядит так, словно все-все от края до края заливают золотом.

– Здорово!

– Очень! А какой там красивый собор Сиани! Огромное здание из белого акарцита в стиле Парциана. Только не раннего, а позднего. Знаешь позднего Парциана?

– Нет, – признался Анхельм с улыбкой.

Рин прокашлялась и гнусавым голосом, подражая какому-нибудь профессору с кафедры, стала рассказывать:

– В архитектурном стиле раннего Николо Парциана преобладали плавные, полукруглые формы, массивные стены и низкие каменные своды. Зрелый Парциан – это остроконечные шпили башен, высокие своды потолков, стрельчатые окна с витражами из маскаренского стекла. Все стремится ввысь, к небу, к звездам, в космос… – она засмеялась. – Да, там потрясающе красиво. А внутреннее убранство! Картины Дачети, витражи Римана и Тельмера[1], скульптура Стронци...

Рин впечатлено вздохнула, вспоминая свои ощущения, когда в первый раз попала в этот собор.

– Анхельм, я не могу это описать, это нужно видеть. Однажды мы съездим, я покажу тебе все!

– Съездим, – улыбнулся герцог.

– От музея военной истории и оружейного дела я была в восторге. Там такая коллекция холодного оружия! Представляешь, они даже клинки семектов выставили! Говорят, им больше шести тысяч лет, а лезвия до сих пор таки острые, что шелковую ленту на лету разрезают. Но самое удивительное в них – это балансировка… – она встретила скучающий взгляд Анхельма и поняла, что снова впадает в лекторский тон. – Ладно, речь не о клинках, а о тебе. Чем еще ты занимаешься?

– Вот ведь вцепилась! – улыбнулся герцог. – Работаю я. Много и упорно. Я занят целыми днями, ни минутки свободной нет. С утра ко мне приходят все, кто на меня работает, и я решаю их проблемы и вопросы. После обеда приходят просители из числа горожан, и я разбираюсь с их проблемами.

– А почему я никого не видела?

– Потому что спала. Когда ты приехала, я распорядился, чтобы ко мне приезжали только с утра. Так сказать, взял отпуск.

– Работать в отпуске? Это что ж за отпуск такой?

– Милая, хочешь многого достичь – привыкни жертвовать отдыхом. Без меня дела в Соринтии не делаются, я же не только герцог, я еще и министр финансов.

– Ну так возьми помощника.

– Хочешь, чтобы дело было сделано, как надо, – сделай его сам. Когда действительно нужно, меня заменяет дядя.

– Ты говорил, что он ученый, так?

– Да. Он профессор химии. Открыл многие химические элементы, систематизировал их по классам. Каждый год он устраивает конкурс среди молодых талантов и предоставляет гранты на бесплатное обучение в институте естественных и технических наук. И два месяца в году он преподает для них курс химии. В его честь назван факультет в Кастане, в Кандарине ему поставили памятник при жизни. Он, вообще-то, великий человек, мой дядя.

– Значит, у вас семья ученых?

– Ну, не совсем вся семья. Мой папа был профессором, доктором математических наук, а мама – художницей. Помнишь ту картину моего дедушки? Она часто выставлялась в Лилли, в Большом музее искусств.

– Я там только один раз была, на выставке Ференса Луарье. Мне очень нравятся его картины. Такие нежные светлые краски и интересные сюжеты.

– Я готов спорить, что ты не заметила в моей библиотеке две картины его кисти, – довольно улыбнулся Анхельм. – «Пробуждение в Лунном лесу» и «Королевство бабочек». Рин, чем больше я тебя узнаю, тем больше удивляюсь. Ты вся соткана из противоречий. Ты интересуешься архитектурой, театром и живописью, придумываешь фасон и шьешь кружевное белье, крутишься часами перед зеркалом в платьях всех видов, а потом надеваешь штаны, с ног до головы обвешиваешь себя оружием и готова остаться жить в музее военной истории. Ты можешь без содрогания смотреть на труп и при этом... есть сладости.

– Когда это такое было? – удивилась Рин, не зная, захохотать или возмутиться.

– Ну, о трупе я образно предположил. Я как вспомню твое ледяное спокойствие, когда смотритель музея хлопнулся передо мной, аж дрожь пробирает.

– Я же солдат, чего ты хочешь? Чтобы я от вида крови и при слове «жопа» в обморок падала?

– Ну, не утрируй... – смутился он.

– Я и так страдаю, что мне приходится при тебе следить за языком. Знаешь, от скольких любимых фразочек я отказалась ради тебя? Ты не представляешь, какие это жертвы!