Страница 39 из 115
– А что вам не понятно? – Щепкин округлил глаза. – Я прохаживался мимо покоев Джульетты, мысленно прокручивал своё выступление… У меня сегодня будет потрясающий номер, обращаю ваше внимание. Это будет происходить так: я закладываю в пустой цилиндр…
– Что с Джульеттой? – перебил дворецкий.
– С Джульеттой? – Щепкин сморщился, будто бы не понимая, как можно сравнивать его мастерство с этой ветреной девчонкой. – Да ничего. У неё в уборной мужчина, только и всего.
Теодор нахмурился, и маг поспешил объяснить, что покуда он обдумывал своё выступление, из окна вылетел ботинок и мужской носок: "Вот он!" – Щепкин показал полосатую улику.
– Ещё я слышал голос, а потом нечто вроде… причмокивания.
– Поцелуя?
– Возможно, – подтвердил Щепкин. – Они ещё там, можете взглянуть.
Дворецкий бросился бежать, а Щепкин, посмотрев ему в след, подумал, что этот олух считает Джульетту своей: "Ревнует, словно обманутый муж. Не рановато ли? Ну, берегись, сейчас тебя проучат! Отлупят будь здоров. Пускай я не отдам девчонку Луке, но и Теодору она не достанется. К слову, нужно придумать, как излечить бедного парня от любовной напасти. Лучше всего женить Джульетту на другом. Вот только на ком?"
Ворвавшись в уборную, Теодор оказался в прескверном положении. Кроме Джульетты в комнате обнаружился клоун (без ботинка и носка) и его друг атлет. Атлет держал приятеля за руки, а Джульетта заговаривала клоуну пяточную колику. Тот стонал и закусывал от боли губы.
Появление дворецкого оказалось некстати, и атлет, не вдаваясь в рассуждения, вышвырнул Теодора на улицу. Слегка помяв лицо и фрак.
"Театр уж полон, ложи блещут, партер и кресла, всё кипит… хм… что это меня на поэзию сегодня потянуло?" Щепкин выглядывал из–за кулис в полный зал… если конечно, открытую террасу можно считать залом. До начала спектакля оставалось несколько минут.
Разрезая пространство плечами, в центр выплыл самый главный лакей и, ударив в землю жезлом, громко представил: "Граф Разбежимский-Черномазов!"
Высокий, худой и жилистый (как пересушенная вобла) граф вышел к гостям. Он салютовал бокалом шампанского, шутил и пожимал гостям руки.
"Вот те раз! – удивился Щепкин. – Метнул случайно камушком, да не в бровь, а в глаз. Как это я угадал?.. Или граф не настоящий?" Учитель пригляделся, пытаясь определить подлинность графа.
Меж тем, мадам Брикс, увидев Черномазова сделала стойку, какую делает добрая русская борзая, учуяв в роще зайца. Борзая в этом случае прижимает уши к голове и поднимает лапу, мадам Брикс, напротив, распушила все свои прелести. Приблизившись к дочери, она неслышно шепнула:
– Диспозиция меняется, моя девочка! Забудь про коллапс и остальную чепуху, что я тебе говорила! Больше драматизма и слёз. Не своди с графа глаз. Жги его оком!
"Он должен влюбиться!" – этого мадам Брикс не произнесла, но подумала.
В свою очередь Щепкин, подумал, что получается посредственно. С одной стороны, хорошо выдать Джульетту за графа. Это избавит Луку от мучений. С другой – получится, как хочет Брикс. А это оскорбительно для самолюбия. "Слаба интрижка! – решил старик. – Нужно подбавить ещё одну финтифлюшку!"
Постановка имела успех. Граф бросил на сцену цветок, а когда опустили занавес, прошел за кулисы и долго держал Джульетту за руку:
– Вы были очаровательны, мадемуазель! – Граф был значительно выше Джульетты, смотрел сверху своими выпуклыми рачьими глазами и тянул слова, будто ему было лень их произносить: – Никак не ожида-ал, что в нашей province (глубинке, фр.) я отыщуу подобный брилья-ант! Charmant, просто charmant!
Мадам Брикс крутилась поблизости и на лице её застыло умильное выражение хищницы, чующей добычу.
Лука совсем раскис и помрачнел. Про такой вид говорят в народе, что в гроб кладут краше.
– Разве плох вечер? – спросил Щепкин. – Ты посмотри, как всё закрутилось. Всё смешалось: люди, кони… Звёзды наблюдают за нами с неба, – оба мужчины подняли глаза, звёзды, действительно, сверкали, – и удивляются нашим приключениям. Прочти-ка вот это, – он протянул письмо.
– Конверт не запечатан.
– Естественно. Читай.
"Я вас люблю, хоть я бешусь, Хоть это труд и стыд напрасный, И в этой глупости несчастной, У ваших ног я признаюсь!