Страница 36 из 115
За этим согласием дама извильнулась и отвесила-таки Щепкину пощёчину – звонкую и болезненную. Старик по–лошадиному тряхнул головой и потёр щеку: "Больно!"
– Потрясающая роль! Просто великолепная. Я её придумал прямо сейчас, когда получил от тебя леща. Полагаю, это твоя великолепная ручка передала мне божескую искру. Ты будешь хозяйкой театра. Тебя зовут Сингл Брикс. – Щепкин повёл правой ладонью в величественном жесте. Будто разглаживал рукою облака. – Вот послушай…
Пока старик расписывал все движимые и недвижимые прелести будущей роли, дама согласно кивала. Лишь только однажды она возразила: "Но, милый, ты же знаешь, я не ношу длинное и узкое! Мне идёт серапе! К тому же я ненавижу ноты миндаля в духах! И рыжий цвет мне не идёт, устрой мне короткую стрижку и пепельный оттенок!" Щепкин закатил глаза: "О, боже! Что за наказание?" Досадливо махнул рукой:
– Решай сама, всё отдаю тебе на откуп. Мне это решительно безразлично! Главное, чтобы ты поняла суть! Суть образа ты ухватила?
– Естественно. А что тут понимать? – София повела плечами. – Хозяйка театра. Женщина с характером. Одних сдавлю в кулаке, – мадам сжала пятерню, – тех – к ногтю, этих – под лавку. Зрителей обласкаю, актёров обнадёжу…
Рассуждая, мадам нырнула в мышиную норку и исчезла. Несколько минут Щепкин стоял на месте, озадаченно трогая пылающую щёку. "Не перестарался ли я с перцем? – эта мысль кружилась в его голове. – Не слишком ли пикантным выйдет блюдо?" Решив, что поздно что-либо менять, старик шагнул к лазейке.
На несколько мгновений он утратил способность видеть и слышать, а когда чувства вернулись, Щепкин обнаружил, что местность вокруг значительно преобразилась. И вовсе теперь это был не луг, а скорее сад или парк. Садовник (большой лентяй) вознамерился устроить английский регулярный парк, да забросил работу на полдороге: газонов не стриг, цветочные клумбы предоставил воле божьей и полевые цветы теперь перемежали садовые розы и настурции. В геометрическом рисунке стояли фруктовые деревья (на их ветвях укрепили гирлянды), на центральной восьмиугольной клумбе высился фонтан. Воду выключили, а к голове вздыбленной лошади (эта скульптура венчала композицию) привязали трос. Другим своим концом трос крепился к пику огромного шатра. "Театр-шапито мадам Брикс" – прочёл Щепкин над входной аркой.
День клонился к закату. Повсюду вспыхивали разноцветные лампочки. На паучьих гибких ногах проносились лакеи с подносами шампанского. Дамы прогуливались под ручку с кавалерами. Атлет в синем трико выжимал двухпудовые гири, над ним потешался клоун – старался уличить минутку и садануть силача надувным молотом. По натянутой проволоке шёл мим. Он репетировал номер – жонглировал и делал стойки.
"Дела!" – подумал Щепкин и оглядел себя. На нем оказался костюм восточного мага: высокая чалма, плащ в золотых звёздах, на пальцах – перстни. Плюс ко всему длинная седая борода. "Чёрт меня дери! – огорчился учитель. – Опять старик Хоттабыч! Что за наказание?"
Он немедленно скрутил с пальцев половину колец, хотел смыть грим, да плюнул: "Уж коли моему подсознанию угодна эта роль… быть посему. Опять сыграю доброго волшебника… или не доброго? А, может быть, злого? Злым интереснее – больше вариантов. Подлость она вообще разнообразнее".
Мимо проплыл важный господин в бордовом фраке. Чуть поклонился и приподнял цилиндр:
– Гариб аль Мухаррам! Моё почтение!
Щепкин поклонился в ответ. "Вот как меня теперь зовут: Гариб аль Мухаррам. Неплохо. Интересно, кто этот господин? Есть в нём что-то… индюшачье. Ба! Да это самый главный лакей! Теодор де Румпиньи!"
Трубач поднёс к губам тромбон и трижды просигналил сбор на главную репетицию. Лакей перевернул песочные часы, стряхнул с плеча невидимую пылинку времени. Дамы и кавалеры потянулись к столам с закусками. Шут свалился в фонтан. Щепкин почувствовал в коленях радостное возбуждение: "Закрутилось!"
В шатре репетировали центральную сцену: обманутая богатым бездельником пастушка раздумывает, как ей быть дальше? Жить или не жить – вот в чём вопрос. И если "не жить", то как: броситься в омут или удавиться? Или помиловать себя и уйти из родной деревни? Дело осложняется тем, что девушка всё ещё любит бросившего её негодяя.
Джульетта сидела на берегу ручейка, на ней длинное чёрное платье и венок из увядших цветов. Она пела нежным безжизненным голосом:
Ты успокой меня,
Скажи, что это шутка,
Что я по-прежнему,
По-старому твоя!
У Щепкина закололо в груди. Старику совершенно очевидно, что эта девушка покончит с собой – столько отчаянной грусти струилось из её слов.
На заднем фоне грозно загрохотали литавры – символ нелепого и преждевременного ухода, следом понеслась весёлая нестройная мелодия – бездушный парень пирует со своими друзьями. Слышится свист и хохот разгульного застолья.