Канцлер

Он прислал ей пропуск, позволявший посещать канцелярию в его отсутствие. Камилла стала проводить там всё свободное время. Своенравное здание к переводчице явно благоволило: архивная картотека сама подсовывала под руки каталоги на интересовавшие Камиллу тему, стоило ей просто озвучить запрос, светильники, развешенные над столом левши-канцлера, проворно перебирались на другую стену, стоило в кресло опуститься Камилле.

Ей хорошо работалось здесь. И не только работалось. Когда Камилла завершила свой первый перевод некромантской книги, трактата по воздухоплаванью, поршень пневмодоставки хранилища мягко поднялся к её столу, но вместо очередного фолианта на подносе стоял запотевший бокал белого вина, сырная тарелка и ваза с фруктами.

– Твоё здоровье! – сказала Камилла, приподнимая бокал по направлению к парному бра. Светильники всегда казались ей чем-то вроде глаз вездесущего здания. Один из матовых шаров коротко мигнул.

А однажды, когда переводчица самозабвенно трудилась над расшифровкой и соотнесением между собой двух систем летоисчисления на документах сходного содержания, воздух вокруг неё зашуршал прохладными струями: на рабоче место возвращался канцлер.

Если Камилле канцелярия благоволила, то перед своим хозяином благоговела. Как преданный пёс определяет настроение хозяина по походке, так и отзывчивое здание реагировало на малейшее движение Ламберта. Сейчас воздух в кабинете становился холоднее и суше, а вдоль стен выстроилась почти непрерывная лента осветительных кристаллов, спектр из любимого Камиллой желтоватого сместился в сторону дневного света.

Когда канцлер, наконец, вошёл в закрытые секции, Камилла нервно переминалась с ноги на ногу: встречать хозяина кабинета, сидя в его собственном кресле, было неловко.

Ламберт снял перчатки и положил их на ближайший стол. Ему хватило одного взгляда, чтобы отметить изменения, произошедшие в помещении за время его отсутствия: новый барельеф по периметру, на этот раз с растительными мотивами, нежно журчащий фонтанчик питьевой воды, ваза цветов на столе. Последнее особенно впечатлило. Ламберт даже позволил себе слегка усмехнуться. Девушка залилась румянцем, красиво ложившимся на смуглую кожу. Видимо, приняла усмешку на свой счёт.

– Я собираюсь посетить святилище серых фейри, – заявил он вместо приветствия. – Хочешь со мной?

***

Её карьера быстро шла в гору. Канцлера она видела реже, чем хотелось бы, но всегда ощущала за спиной его незримое присутствие, и это придавало уверенности. Так, например, затянувшиеся переговоры с Кордолисом по поводу введения взаимных пошлин чуть было не закончились провалом, однако, когда посол Сивф уже была готова пойти на уступки, ей доставили записку: «Дорогая Камилла! Окажите мне маленькую услугу! При встрече с досточтимым Пекардином, передайте ему: кобыла, которой он интересовался, готова к продаже, и я прошу сообщить мне, будет ли он брать свой заказ, так как претендентов предостаточно».

Это послание девушку удивило. Канцлер слыл знатоком лошадей, и все коннозаводчики признавали его непререкаемым авторитетом в любых спорах, однако она никогда не слышала, чтоб Канцлер продавал своих животных. Тем не менее, после того, как министр финансов Кордолиса со слегка издевательской улыбкой сообщил ей, что подготовил для Его Величества указ, поднимающий пошлины на металлические изделия, завозимые из Сивф, втрое, госпожа посол небрежно заметила:

– Ах да, чуть не забыла. Канцлер передавал вам привет и интересовался…

Внезапно герцог залился краской.

– Точно ли?

Камилла была заинтригована, но уже достаточно умела владеть собой. Она показала записку (написанную на этот раз на сивфском).

– Я… – мужчина запнулся. – Мне нужно… послушайте, госпожа моя, вы собирались отбыть завтра? Можете задержаться на день?

Она согласилась. И вернулась в столицу вместе с министром финансов Кордолиса, неожиданно заявившим, что хочет обсудить отношения, связывающие их страны, лично с кесарем.

Консул Сивф, женатый на сестре кесаря, давал бал в честь почётного гостя. Камилла, как и всё высшее общество, была в числе приглашённых. Несмотря на утомление (сказывалось многодневное напряжение), она привычно вслушивалась в разговоры легкомысленных сплетников, выуживая зёрна достоверной информации, и внимательно следила за окружающими, скользя по ним скучающим взглядом. Так, например, Камилла заметила, как хмурится жена консула, наблюдая за министром Кордолиса, весь вечер не отходящим от их дочери, и как старательно консул не замечает нежных взглядов девушки, направленных на молодого человека. «Так вот о какой кобыле шла речь», – усмехнулась леди посол про себя и в этот момент увидела Канцлера. Он разговаривал с каким-то вельможей, поигрывая бокалом вина, затем раскланялся с собеседником, поставил фужер и, словно почувствовав её взгляд, обернулся.

Оркестр заиграл следующее вступление. Это был старинный сивфский танец с довольно сложным чередованием фигур, и теперь мало кто, особенно из молодёжи, его знал, однако по традиции на каждом балу его исполняли. Пространство в центре зала стало очищаться, многие пары садились передохнуть за столики. Канцлер незаметно преодолел разделяющее их с Камиллой расстояние, как всегда безукоризненно элегантный, склонился перед девушкой в церемонном поклоне, произнёс старинную формулу приглашения:

– Если благородная дама соблаговолит оказать мне честь.

Камилла не владела этим танцем. Она не была даже уверена, что хоть раз видела его от начала до конца, но рука её сама собой протянулась к мужчине. Он вывел партнёршу на середину залы, и она заметила, что кроме них собираются исполнять фигуры ещё всего две пары – и самому молодому из них, вероятно, лет было больше, чем Камилле и канцлеру вместе взятым. От осознания неотвратимости предстоящего позора, а возможно, ещё и из-за духоты, у неё закружилась голова, как тогда, в горах. Но руки канцлера, так же, как тогда, надёжно держали партнёршу, давая чувство безопасности, не позволяя не то что упасть, но даже сбиться с такта. Камилла расслабилась, позволяя канцлеру вести себя и отвечая на малейшее его движение. За весь танец он не проронил ни слова, лицо его было спокойно, но она читала по нему, как по книге, написанной на мёртвом языке. Она видела его усталость, но видела и удовлетворение от проделанной работы. И взглядом выражала ему благодарность за помощь, и просила раскрыть подоплёку этой интриги.