Страница 23 из 165
Дориан быстро, на одном дыхании завершил картину. Она получилась столь живой, что сам реальный пейзаж померк, заслоненный ее светом. Широкие ставни окон белели во мраке, что слоновая кость, и отблески света, льющегося от оставленной на окне полуживой свечи казались подвижными, и струи дождя дышали влагой небесного кладбища и будто бы скользили настоящими каплями по холсту, и видим был и ощутим терпкий холод осенних сумерек, и трагичная романтика зависла в легком воздухе, что кинжал над головой.
Сливовый цвет ночи встречался с изумрудом плесени в свете свечи, и сатурново серые капли дождя дрожали на подоконнике. Смешиваясь с чем-то багрово-лиловым, оранжевым и синим, за занавесками тенью размывался силуэт - порождение ночи, сотканный из тьмы и дождя, и казался он призраком, не угомонившимся в своей могиле, пробудившимся покойником.
Дориан глядел на свою картину и с изумлением обнаруживал, что она совершенна. Но спустя несколько долгих минут любования творением собственных рук, художник замер и пальцы его похолодели.
Он ощутил вязкие узлы страха в своих венах и в полнейшем изумлении впился глазами в картину. Недочет или изъян? Он не мог сейчас вспомнить этих слов. Он только содрогался от охватившего его отчаяния, лишая себя последних сил. И в своей бесконечной боли случайный взгляд его упал на две черные капсулы, чье содержимое напоминало о тех убийствах, что совершил художник, направляемый рукой Джины. И в ту самую секунду, когда взгляд его столкнулся с поглощающей любой свет матовой поверхностью капсулы, дрожь пробежала по позвоночнику Дориана, отзываясь болью между суставами.
Дориан прижал руки к груди и стал считать удары сердца. В темных глазах сузился зрачок, и огненная бездна открылась вокруг него; все его существо словно окутали языки пламени. Тело его сковали болевые спазмы, и смятые, поверженные, истоптанные, сжатые мысли упали бесформенными комками на дно сознания и памяти. Что уголь стал его мозг, и ничего в нем не имело возможности пошевелиться.
Художника бросило в жар; сердце заколотилось точно заведенный механизм, и бой его прерывался и сопровождался судорожным всхлипыванием легких, которым то не хватало кислорода, то было невозможно впитать в себя весь направляемый в них воздух.
Когда боль отступила, Дориан встряхнул головой, оперся руками на подоконник, и в свинцово-могильном свете мерцающих нитей дождя разглядел восковые очертания бледного лица Джины. Она глядела на него пряча посеревшие глаза в струях ливня, в бушующих фонтанах воды, вырывающихся их прорванных водосточных труб. Она была прекрасна во всей своей осенней горечи и с духами весны, спрятавшимися в ее волосах; она предзнаменовала начало неизбежного поражения, начало новой жизни после смерти, и смерти, вечно отсекающей отростки любого нового, что имеет силы пробиваться сквозь покровы сердца и сердечной боли.
- Я увидел. - прошептал Дориан и поглядел на Джину. Сквозь шум дождя она различила его шепот и, кажется, уголки ее губ чуть дрогнули в улыбке.
- Увидел или думаешь, что можешь увидеть? - взгляд Джины стал страшен, и самый блеск свечи померк пред ним.
- Я точно знаю, точно знаю, что увидел... - произнес Дориан холодно и тихо, но запнулся и стал судорожно глотать мокрый воздух.
- Ты знаешь, кто я? - тихо спросила Джина, и звуки ливня заглушили ее слова.
- Я вижу только то, что ты сама не знаешь правды.
- Я думаю, что знаю, но, вероятнее всего, я ошибаюсь во всех своих догадках. Если это то, что ты хотел сказать...
- Нет. - Дориан оборвал ее, протягивая к ней руки. - Нет. - повторил он.
- Что тогда? - алые огни сверкнули на ее перчатке, и она легко перемахнула на подоконник художника.
- Я попытаюсь угадать. - прошептал он, обхватив ее запястье.
- Эту правду я раскрою без твоего вмешательства.
- Значит, я тебе не за этим? - Дориан все крепче сжимал ее запястье в попытке ощутить биение ее пульса под своими пальцами.
- Теперь ты знаешь, на что ты способен? - спросила Джина, не отнимая своей руки.
- Если только в этом мое предназначение, то я его разгадал. - прошептал Дориан в ответ.
- Боюсь, это лишь малая часть твоего могущества, волей случая открывшаяся тебе. - огни на перчатке медленно погасли, и в комнате воцарился мрак.
- Позволь мне взять каплю твоей крови. - Дориан, наконец, нащупал пульс под тонкой кожей запястья Джины.
- Моей крови? - голос Джины зазвенел тончайшими пластами стали, и Дориану показалось, что каждый из сотни таких пластов прошел сквозь каждую клетку его тела. - Моей крови? - повторила она свой вопрос.
- Ты привела меня к этому. - Дориан расслабил пальцы, почти теряя ее пульс и оставляя лишь ощущение тепла в своей ладони. - Я должен знать, что моя догадка истинна.
- Я позволю тебе, Дориан. Ради твоего возрождения. - Джина закатила рукава и сняла перчатки, обнажая тонкую кожу запястьев, в которую врезались тонкими вечными шрамами следы прошлых битв. Дориан вздрогнул и замер, сжимая между пальцев тонкое лезвие. Он не решался сделать надрез.
- Быстрее, Дориан. - прошептала Джина, и в совершенном мраке художник увидел, как сверкают ее глаза, и ощутил, услышал, как болезненно бьется в груди ее сердце. Он ощутил, как содрогается воздух от ее недоступных ему страданий и гнева. И страдания эти были холодны, они были душераздирающими, они были страшны, но при этом безмолвны, и это гнетущее безмолвие сотрясало фундамент вселенной и самые ступени запредельных миров.