Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 20 из 165



Голубое платье тихо зашуршало в тишине осенней ночи, зацепилось за кустарники, но не смогло остановить его обладательницу. Молодая леди осторожно проплыла между деревьями, следуя за тонким силуэтом ведущего ее на смерть художника.

Дориан шел медленно, приостанавливаясь и оглядываясь, чтобы в темноте девушка могла разглядеть его лицо. И она могла. Она шла, будто зачарованная, околдованная его красотой.

В тишине леса Дориан мог различить ее шепот, звук ее тонкого голоса, проходящего острыми иглами сквозь его жилы, и ему отчего-то становилось страшно, и тупая боль разливалась по его телу, отбивала убогий свой ритм по каждой его клетке, по каждой капле крови. Эмма звала его и ускоряла шаг в попытке настичь и убедиться в том, что он - лишь сон, лишь призрак, существующий только в ее сознании.

Когда они оба вышли на мягкий топкий берег пруда, Дориан остановился, и фигуру его, и волосы, и лицо облило тусклое сияние луны. Эмма замерла, онемев на мгновение, и тело ее словно парализовало. Видение, казавшееся ей плодом собственного воображения, возникло перед ней в полнокровном обличье. Она не могла принять этот образ в своей голове, но точно знала одно: даже если он окажется убийцей, даже если решит выпить всю ее кровь до последней капли, смерть эта ей не страшна.

Дориан протянул Эмме руку так, словно приглашал ее на танец. Эмма приблизилась к нему и вложила свою руку в его ладонь. От теплого живого прикосновения, она чуть было не лишилась сознания, но Дориан притянул ее к себе и обнял так, как обнял бы Клариссу, будь она сейчас здесь вместо этой несчастной жертвы.

Дориан стал направлять Эмму к озеру и продолжал вести ее до тех пор, пока оба не оказались в воде по бедра. Эмма даже не успела выдохнуть, как Дориан легко толкнул ее в грудь, и она, ощущая страшную слабость в коленях, сама опрокинулась в воду. Тут же кто-то больно схватил ее за волосы и потянул вниз. Задыхаясь черной тиной и песком, глотая пресную грязную воду, Эмма восторженно глядела на размытую фигуру отрешенно наблюдающего за ее смертью ангела.

Когда Эмма перестала дышать, Джина и Дориан вместе вытащили на берег ее тело и бросили на траву. Джина вложила в руки Дориану нож, но художник отказался от него, различая затопленный у берега ржавый топор. Он взял топор обеими руками и возвысился над трупом девушки.

Его сознание затуманилось, и в полусне-полубреду он различал лишь гулкие удары и трек костей. Его руки касались плоти, и он ощущал, как нежна снимаемая им с конечностей кожа, и как прекрасно тепло стекающей по ней крови. Он припал губами к ране и ощутил полусоленый металлический вкус.

Он отнял лицо от растерзанного тела, и по подбородку его и щекам заструилась кровь. И его окровавленные руки продолжили создавать скульптуру из изломанных останков. Он ясно ощутил тьму в этой плоти, ясно ощутил всю силу, исходящую от тела, которое он со всем изяществом превращал в искусство, и едва ли мог он сейчас определить черту, отделяющую жуткое проклятие убитой от проклятия Джины и его самого.

Дориан очнулся на траве в предрассветной мгле, когда сквозь частокол леса уже видны были тонкие всполохи зарождающегося рассвета. Он сел и бросил взгляд на спокойное озеро, посреди которого на наскоро сколоченном плоту возвышалась статуя. Прекрасные формы, прекрасные очертания. Едва ли в них кто-то различил бы с первого взгляда труп, изящно вывернутый, освежеванный, заново обтянутый кожей. Это была дивная лилия, кувшинка, зависшая в стоячей воде, белоснежная, совершенная. У него по коже пробежали мурашки, и он содрогнулся одновременно от ужаса и восхищения.

- Должен признать, я испытываю страх. – произнес Дориан. Джина села рядом с ним и посмотрела ему в глаза.

- Мне тоже было страшно вначале пути, Дориан. – призналась она.

- И каким же было твое начало? Где ты сделала первый шаг?

- Первый шаг? - Джина задумалась, и в глазах ее отразилась печаль гораздо более глубокая, чем была доступна человеку. - Я родилась давным-давно на заре холодного мира, когда под едва отступившими льдами расцветали холмы. Я родилась и впитала в себя природу: аромат ее, бледный цвет и холод, и белые хлопья снега, что устилали в тот час долины. - Джина окинула взором все небо, разглядывая звезды, что пустили свет свой достигнуть Земли. – То было раннее белое утро… - прошептала она. – Но то, что было далее, я вспоминать не стану, иначе великая боль, что запечатана в глубине моей души вместе с осколками памяти вырвется на свободу и опять и опять будет губить меня, вгрызаясь в самые корни моего существования. - она произнесла это и замолкла на мгновение. Память ее все же обратилась к тому невообразимо далекому времени, когда она появилась на свет. Эпоха Рассвета заступала на смену вечному полумраку, Элиндорин рос, великий язык распространялся изящной вязью по мирам, и гармония царила там, где позже, после мучительной борьбы и хаоса, пустота несуществования заняла свое место.

- Кого ты убила в первый раз? - прервал ее воспоминания Дориан.

- То была величайшая месть невиновному. Тебе не дано понять цену моих жертв. Сейчас слишком рано говорить об этом.

- Скажи мне хотя бы, что за истину обо мне ты скрываешь? Почему, почему ты не можешь раскрыть все карты прямо сейчас? – Дориан придвинулся к Джине медленно и с опаской.

- Ответ – лишь черта. – произнесла она тихим, но грозным голосом и поглядела в его темные глаза. – Переступить его – вот, что важно.