Страница 93 из 110
– Ты тоже. Мы оба – особенные, наверное.
– Пожалуй. Теперь вот выясняется…
Они пересекли площадь перед Главпочтамтом, углубились в уютное пространство бульвара, нависавшего над высоким берегом реки. Стройными шеренгами вдоль аллеи стояли белокожие, изрезанные перочинными ножами тополя. Вокруг было светло и безлюдно, будто сам Господь оберегал место их встречи от всяческих посягательств.
– Вот моя скамья.
– Замечательное место. Я иногда бываю здесь с дочерью. Вернее, раньше бывал, когда мы ее еще не отпускали гулять одну.
– И сидишь на этом месте? Сидел?
– Не только на этом. Вообще – здесь.
– Сколько совпадений…
– Да, как-то так получается…
– А твоя жена? Она не спрашивала, куда ты сегодня собрался в такую рань?
– Она мне доверяет: ухожу – значит, нужно.
– И правильно делает.
"Я бы тоже доверяла…" – чуть не вырвалось.
Они присели. Вполоборота друг к другу. Скамья была уже теплая – солнце постаралось, прогрело четыре облезлых деревянных бруса. Опять помолчали, глядя вдаль – через реку, на противоположный берег. Там среди голых ветвей парка, устремленных в голубое весеннее небо, празднично блестел, раздавая во все стороны блики, золоченный купол часовни. И было что-то символическое в этом – была жизнь среди мертвых после зимы, еще не проснувшихся деревьев, было ощутимо присутствие Бога… В городе. В душе…
– У тебя такие стихи… – сказал Андрей, удерживая своей рукой робкую ладонь Инны – как тогда, во Сне, он с нежностью сжимал пальцы Эстель в ночном саду.
– Какие?
– Воздушные, проникновенные… Так никогда бы не написал мужчина. Так могла делать только Цветаева…
– О, это большой комплимент! Мне кажется, ты преувеличиваешь. Но все равно – спасибо…
Они снова помолчали. Разговор не получался цельным, он складывался из отдельных фраз, из осколков, он шел будто пунктиром, но паузы между словами не выглядели инородно, не мешали – они наполнялись волшебной мелодией, сопровождавшей прикосновение двух душ и слышной только им.
– Я вчера еще написала…
– Помнишь?
– Всегда запоминаю наизусть, они у меня короткие…
Инна собралась с мыслями, потом тихо произнесла:
Всё то, чем начинались дни,
чем сдобно пахли воскресенья,
чем новогодние огни
сверкали (рассказать – ни-ни)
из года в год от невезенья –
всё превратится в пух и прах,
всё станет крошечным и сирым,
остынет на семи ветрах,
и то, чем до сих пор был страх, –
приснится с миром…*
– Прекрасное стихотворение! Перед твоей пронзительной поэзией всё меркнет.
– Скажешь тоже! Ты мне льстишь…
– Поверь, я немного разбираюсь…
– Вот видишь, мне уже про сны пишется! – усмехнулась она.
– Да, с этим действительно нужно разобраться. Ты ведь пригласила меня что-то важное сказать…
– Да, конечно. И я скажу, только…
– Что?
– Давай еще раз, глядя друг другу в глаза… определим, чтО с нами происходит…
– Давай.
Он повернулся к ней. С нежностью изучил ее лицо. Заметил, как меняют цвет ее удивительные зрачки – только что были светло-зелеными, почти серыми и вдруг подернулись налетом голубизны. В небе сейчас много такого цвета. Инна тоже смотрела на Андрея, не отрывая взгляда – так смотрят только влюбленные люди, не дотрагиваясь пальцами, а лишь одними глазами разглаживая каждую морщинку на любимом лице… Она уже привыкла к нему, к тому, что это – он. И поняла, что ничего страшного, ничего неприятного в нем вовсе не было: ни теперь, ни раньше – никогда.
– У тебя карие глаза… – произнесла задумчиво. – А я всё думала: какие у него глаза? А они – красивые, с бархатом.
Он не ответил – только смущенно сжал губы.
А Инна вздохнула глубоко, будто изо всех сил старалась наполнить легкие этим удивительным весенним утренним воздухом. Задержала дыхание и при этом опустила веки. Как хорошо! Как же хорошо, господи! Просто сидеть и молчать… Рядом с ним…
– Я скажу? – осторожно спросил Андрей.
– Да…
– Я постоянно думаю об этом, но не всё тебе пишу, правда… Понимаешь, человеческий разум больше склонен к фантазии, чем к познанию, однако без познания того, что происходит вокруг, невозможно и фантазировать. Ты согласна? После того, что мне стало сниться, я уже перелистал с полдюжины книг о той эпохе – хотел познать, на чем основана наша общая фантазия.
– Ты так сказал – по-старинному – "полдюжины"…
– Не заметил…
– Ты все-таки склонен считать всё происходящее фантазией?
– Еще не убежден. Я знаю только одно: истина непостижима так же, как деяния Создателя, поскольку она есть продукт этих деяний. К ней позволено лишь приблизиться, да и то избранным. И чем ближе к истине подступает человек, тем больше понимает свое собственное ничтожество. И мы с тобой поймем, наверное… но позже… Вот смотри, кто-то же погружает нас в этот Сон. Кто-то же с завидным постоянством заставляет нас проходить этот сценарий. Нас будто приближают к этой истине, потому что мы – те самые избранные. Вот только нам не дано знать, чем должна закончиться эта пьеса…
– Ты думаешь, не дано?
– А разве не так? Мы просто подчиняемся чьей-то несгибаемой воле, мы – марионетки в руках опытного кукловода, вот и все.