Страница 6 из 45
- Не сердись! Я же не знала, что ты будешь так скоро.
- Двадцать минут, – пожал плечами Андрей. – Как обычно. А я тебя жду уже где-то час.
- Ну не час.
Ида подергала его за ухо.
- Ладно, ворчун, поехали.
Андрей благосклонно улыбнулся и завел двигатель.
Принадлежавший отцу Андрея бегемотообразный внедорожник, ласково рыча, несся по волнам автомобильной реки, уносившей его все дальше от города. Бесконечной вереницей бежали золотистые стволы сосен и тонкие гнутые березки. Всюду играла и светилась зеленая, полупрозрачная, только что вылупившаяся из почек жизнь.
Ида смотрела на блестящие спины горделивых машин, казавшихся ей какими-то невероятными металлическими животными, на загорающую под солнцем гладь шоссе, похожую на бегущую серую ленту без начала и конца. Над головой пролетали стеклянные трубы надземных переходов. Впереди удивительно медленно ползла среди облаков какая-то светлая точка: ни то самолет, ни то вертолет.
Ида спросила, что это, но из-за жужжащих наушников сама не расслышала своего голоса, не говоря уж об ответе Андрея. Андрей выдернул из ее уха затычку.
- Самолет.
- А почему не НЛО?
- Не знаю… Их обычно видят ночью.
- А может, они летают и днем, просто мы их не замечаем, принимая за самолеты?
Андрей пожал плечами.
Они ехали все дальше, не думая остановиться или свернуть с шоссе. Кроме встречавшихся порой на пути мимолетных пробок ничто не нарушало идиллию движения. Дорога продолжала бежать под колеса, мелькая крохотными блестками камешков. Леса, луга и деревни сменяли друг друга как кадры диафильма.
Пролетело время, и Ида увидела, как солнце, утомившись за день, скачет по темнеющим кронам деревьев, цепляясь за них лучами, наперегонки с машиной.
Ида любила закатные часы, но не могла отделаться от чувства, знакомого ей с детства. Чувства, что там за деревьями спрятана какая-то страшная загадка. Страшная, темная и глубоко печальная, как чудище из «Аленького цветочка».
«Что же там?» – думалось Иде.
Они остановились в мотеле на ночь, а рано утром, легко позавтракав, продолжили путь. Под прохладным, еще не отошедшим от дремы, рассветным солнцем, рассеченный привычной полосой шоссе, раскинулся новый пейзаж, от которого Ида за много лет, проведенных в Москве, уже успела отвыкнуть. По обе стороны от дороги вместо прекрасных, но одичавших без хозяйской заботы лугов, вместо заросших бурьяном оврагов и болотец, простирались бронзовые пашни, с аккуратными, словно вышедшими на парад, юными рядками кустистой зелени. Вдалеке то тут, то там виднелись занятые делом трактора с культиваторами. Леса выглядели совсем не так, как вчера: не дремучие, не бескрайние, не те в которых живут Леший с Бабой-Ягой. Они напоминали прирученных зверей, и были надежно окружены возделанной человеком землей. Не леса, пожалуй, даже, а лесочки.
Редкие деревянные домики тоже казались какими-то не такими. Они напоминали старые лубяные коробчонки – не обветшалые, но, пожалуй, немного поистрепанные временем, с шероховатыми облупившимися стенами и пыльно серыми шиферными крышами.
- Что-то не впечатляет! – с наигранным высокомерием заметил Андрей. – И дорога не ахти, ничем не лучше наших. И деревни бедноватые.
- Ну… не Европа, – равнодушно промолвила Ида, которой совсем не хотелось вдаваться в выдуманную мужчинами ерунду под названием «политика».
Она приоткрыла окно, и в салон с шумом ворвался теплый игривый ветер.
Они довольно долго ехали по шоссе, не встречая по пути ничего, кроме скромно-живописных деревушек и каких-то блеклых сельскохозяйственных построек. Ида фотографировала аистов, сидевших на водонапорных башнях, словно мудрые отшельники. Андрей что-то бубнил про разрекламированный социализм и потемкинскую деревню.
К одиннадцати часам путешественники достигли Минска. Припарковали машину и отправились гулять, куда глаза глядят.
Город почти не изменился с тех пор, как Ида видела его последний раз семь лет назад. Таков был его характер.
Все те же холодные, но гордые сталинские дома, не изукрашенные назойливой рекламой. Те же уютные, чистые улочки и широкие, не собирающие автомобильных пробок проспекты. Те же тонкие деревца по краям тротуаров и старомодные гирлянды фонариков, перекинутые от одного здания к другому.
На всем лежала тень достоинства и какой-то необъяснимой, уже забывшей о своих истоках, печали. Ида иногда фантазировала, как выглядели бы города, будь они людьми: Москва – напыщенная, разодетая купчиха, Петербург – обедневший и от того озлобившийся потомственный дворянин с бледным лицом. Минск представлялся ей невысоким военного вида юношей с честным грустным взглядом и, как ни странно, с уже начавшими седеть волосами. Почему – Ида не знала, однако рисовала себе его именно таким.
Это был иной мир. Прежде всего очень тихий – не знавший рычания мотоциклов, развязанной музыки, ругани и громкого смеха.