Герой/in

Это потом, спустя пару дней, я понял, что Боцман нарочно вывел меня из себя. Но сейчас... Я в мгновение ока подскочил к товарищу и ударил его по лицу. Он и не думал сопротивляться. От силы удара Боцман слетел с табуретки на пол; в его взгляде плескалась жалость. Это меня ещё больше взбесило. Я коршуном набросился на него и давай наносить удары один за другим. После каждого удара Боцман приговаривал: «Давай!.. Еще давай!.. Ты бьешь как девчонка… Меня бабушка и то сильнее лупила…». Я был зол на себя, на него, на весь белый свет, что ополчился против меня и стал показывать клыки. И моя скопившаяся злость навалилась на товарища снежной лавиной, который в буквальном смысле принёс себя в жертву, чтобы я одумался.

И я одумался… после того, как увидел заплывшее лицо Боцмана, залитое кровью. Мой кулак замер в воздухе, я сжал челюсти, задрожал, словно ребёнок от страха перед темнотой, и слез с друга (?). Боцман лежал неподвижно и тупо смотрел в потолок, не шевелясь. Я всхлипнул раз, другой, затем отполз в угол кухни, где уселся и подтянул к груди колени, обхватив их руками. Что я сделал? Что делаю? Я действительно стал не я?

Вдруг Боцман хрипло с бульканьем вдохнул и закашлялся. Он перевернулся на бок, согнул левую руку, сжал кулак, упёрся на него и приподнялся. Я дрожал как щенок и боялся пошевелиться. Боцман приподнял голову и уставился единственным не заплывшим правым глазом на меня. Его взгляд по-прежнему был наполнен жалостью. Но в нём появилось и что-то ещё – я не мог понять, что именно.

– Пока не поздно, Олег, иди в лечебку. Иначе двинешь копыта.

– Зачем тебе это? – спрашиваю его сквозь слёзы.

– Мы не враги, а друзья.

Его слова жгли моё сердце, вонзались в него раскалёнными стрелами, открывая выход для душившего меня гноя. Впервые в жизни действительно захотелось завыть волком. Если бы я находился в каком-нибудь лесу, то мой рёв непременно бы понёсся к луне и затерялся где-нибудь в пространстве.

Не в силах сопротивляться накатившему сожалению, пониманию, тоске, я уткнулся лицом в колени и начал взахлёб рыдать.

В себя я пришел от хлопнувшей двери.

Я был один.

Надо успокоиться, мелькнула мысль, срочно. Я на четвереньках пополз в зал. В голове вдруг зашумели голоса. Миллионы голосов. С каждой секундой они становились громче и громче, пока не превратились в сплошной монотонный гул, разрывающий черепную коробку. Дрожащими руками я открыл комод и достал оттуда крепко набитый «косячок». Вставляю его в зубы, подкуриваю, делаю глубокую затяжку, задерживаю дыхание. Я ощущаю, как в лёгких клубиться дым, обволакивает их стенки, проникает в кровь, пьянит. (Все-таки я не выдержал.). Выдыхаю.

И становиться хорошо-хорошо, спокойно-спокойно. Передо мной открываются секреты мироздания, со мной начинает разговаривать сама природа, умолкают голоса.

Я прислушиваюсь.

– Знаешь, тебе стоит умерить гордыню, – раздался голос за спиной.

Оборачиваюсь.

В дверном проёме стоит окровавленный Боцман.

– Ты же ушел, – говорю ему. – Как ты здесь оказался?

– Это не важно, – вместо него отвечает Крис. Он стоит возле окна в отутюженном дорогом костюме, гладко выбритый, весь такой аккуратный, словно на деловой встрече. Его взгляд строг и как бы отдалён, будто на меня смотрит даже не он, а что-то потустороннее.

– И ты здесь? – внутри меня зарождается страх. – Нет-нет, вас здесь нет. Вы ненастоящие. Вы плод моего воображения.

– Боишься? – губы Криса изламываются в мстительной улыбке, а в его облике начинает проклёвываться что-то хищное, сдерживаемое человеческой оболочкой.

Я с силой зажмуриваюсь и бью себя в челюсть. Однако боль ни капли не помогает избавиться от наваждения. Неужели взаправду?

Крис будто услышал мои смятённые мысли.

– Тебе не кажется.

Он стоял прямо надо мной, Боцман  по-прежнему стоял в дверях.

– Ребята, вы чего? – мой голос дрожит. Тут мой взгляд опускается вниз. В моих руках по-прежнему тлеет тонкая полоска травки. Я с силой тушу его в цветочном горшке.

– Думаешь, поможет? – от Криса потянуло сильным холодом, будто из могилы. Я чувствую его дыхание. Оно какое-то гнилостное. Так пахнет моя смерть?

По мне пробегает дрожь. Я не хочу умирать. По крайне мере вот так. За Боцманом вырисовывается какая-то тень. Фигура нечёткая, слегка подрагивает. Не могу разобрать кто это. Но у тени явно недобрые намерения.

И тут страх и оцепенение, опутавшие меня своими мягкими, мокрыми, полусгнившими веревками, ослабили хватку, дали вдохнуть. И ледяной воздух отрезвил меня, разогнал морок.

– Вам меня не получить! – кричу я. – Кто-нибудь, помогите!

Я подрываюсь. Хватаю со шкафа соляной камень и швыряю прямо в лицо Криса. Камень проходит сквозь голову товарища и с грохотом падает на пол, рассыпаясь на множество больших и маленьких осколков. Он оглянулся на разлетевшиеся по полу осколки, и лишь холодно улыбнулся, обнажив полусгнившие зубы.