Герой/in

– Хватит. Хватит меня защищать, хватит вступаться, я не заслуживаю ни твоих обвинений, Крис, и ни твоих оправданий, Боцман, – прогнусавил я. – Давайте просто здорово сыграем то, что мы когда-то придумали и то, что мы когда-то уже спели.

– Я – за Олежу, – сказал Боцман. – Он – молодчина, может и не идеал партнёра по группе, но мы не идеальных людей искали, а делали музыку, плохую или хорошую, но всё-таки музыку.

– А ты, Димас, думаешь, мы сыграем так же хорошо как тогда? – влез в наш спор державшийся поодаль Богдан. – Ведь дело не в том, что нарк он или не нарк. Это личное дело каждого. А дело в том, что готов человек положить на алтарь нашего успеха, успеха группы. И тут выясняется, что у Олежи кроме собственного кайфа нету ничего. Вообще ничего. Ни принципов, ни убеждений.

– У меня есть убеждения! – выкрикнул я, оторвавшись от рассуждений о мобильности перемотанного пальца.

– Все твои убеждения заканчиваются в порошковом бреду, – как отрезал Богдан. – Я не против тебя, Олежа, ты мне нравишься. Но ты – тот пассажир, который сойдёт с поезда в любом случае, и я бы, честно говоря, хотел бы подстраховаться на случай твоей ликвидации, – нависло молчание, сквозь которое, как прицепной вагон въехало окончание Богдана: – Потому что своя шкура всегда ближе к телу.

– Ну, твоя политика всем известна, – ответил я, ковыряясь в своей ладони.

– Моя политика? Что ты имеешь в виду?

– Имею в виду то, что ты кого хочешь переступишь, друг, не друг – не важно. Лишь бы ты за это получил признание. Класть ты хотел на мои проблемы, класть ты хотел на то, что нас купили и пляшешь под дудку толстосумов, – я смеялся с гримасой сумасшедшего. Богдан сжал кулак, кожа на костяшках натянулась. Мой опьянённый взгляд уловил движение в мою сторону. Реакция сработала на пять баллов, и я схватил кисть Богдана еще на взлёте. Боцман тут же подорвался к нам и оттолкнул друг от друга, меня, смеющегося  и полупьяного, и Богдана, который был сосредоточён и зол. Зубы его скрипели, глаза излучали ненависть.

– Твоё счастье, что ты солист и я не хочу портить наше выступление, но потом… – и его указательный палец угрожающе затрясся, – мы этот разговор обязательно закончим.

Богдан вышел из зала.

–42–

Летний вечер окутывал деревья теплым запахом остывающей земли. Движение постепенно стихало. Все менеджеры и банкиры уже разъехались по домам. Жители ближних деревень упорхнули на свои электрички. Я стоял на крылечке и подумывал наплевать на всё, на группу, на концерт, на инвесторов. Да и деньги, которые у меня появились в кошельке, тоже были для меня не так уж и важны. Можно было послать всё далеко-далеко, откуда никто и ничто никогда не возвращались.

У входа в бизнес-центр посадили дерево, под ним была установлена каменная плита с памятной надписью, которая гласила, что три года назад данное здание было открыто и пущено в эксплуатацию. Внезапно налетевший порыв ветра, и откуда ему было взяться тихим летним вечерком, оторвал маленький, чрезвычайно молодой лист и погнал в бешеном кульбите по асфальтовой плитке к моим ногам.

Бедный, как так ты мог оторваться, сейчас же не осень. Ты вроде сочный и зелёный, ты должен был жить, питаться солнечным светом, создавая тень уставшему офисному планктону и осенью залечь в качестве перегноя в студёную землю. А теперь ты обречён скитаться от одной грязной подошвы к другой, пока какой-нибудь канал в парке не похоронит тебя, промокшего насквозь, под слоем ила и грязной воды.

Я спохватился, время до начала двадцать минут. В кармане я нащупал заветный пакетик – всё, что мне надо – это пару минут в туалете, и я – рок-звезда.

Первая дорожка зашла как родная. Со второй пришлось повозиться, что-то у меня с носоглоткой не то. Еще намного на десну, и я был готов к великим свершениям. Меня накрыло радостью и позитивной энергией. Ах, как мне хотелось огреть Богдана гитарой по голове, чтобы дека треснула и разлетелась на щепки. Или обвить струной его шею – ух-х как же он меня бесил.

Мой мобильник разрывался, а я, не обращая на него внимания, нёсся в актовый зал. Меня у входа встретил суровый взгляд Боцмана.

– Какого… Где ты шляешься?

– Уже и воздухом нельзя подышать?

– У нас работа, – отрезал Боцман и пошёл на импровизированную сцену усаживаться за свою установку.

– Да всё у меня под контролем, успокойся, – я запнулся на полуслове, в горле как будто что-то застряло. Волна накрыла меня неожиданно и с головой. Дышать стало тяжело. Надеюсь, сейчас пройдёт. Я медленной походкой прошёл мимо рядов стульев, кто-то похлопал меня по плечу, кто-то что-то крикнул на ухо. Я увидел лица Атлета и Пиджака, там же сидел Миша-продюсер. Фанаты дружно зааплодировали. Меня, кажется, отпустило, холодный пот, который будто градом полился, символизировал о временном облегчении. Я взял гитару, машинально проверил настройку – всё было по высшему разряду. Я приготовился.

– Зал маловат, – улыбнулся я зрителям, – но мы дорастём до Дворца спорта, я обещаю.