Страница 10 из 15
Заморозим этот кадр – пускай светопарат замрет в минуте от своего рокового и смертельного падения – и вернемся к нему позже.
Глиццерин Пшикс долго стоял за сценой, надеясь, что все будет хорошо, даже скрестив для этого пальцы. Все знают, что скрещенные пальцы – залог успеха. Можно еще пробовать держать кулачки, но это вышло из моды где-то дюжину лет назад.
Только вот события, видимо, придерживались другой позиции – для них скрещенные пальцы были сигналом к действию.
Сначала пиротехнику не понравилось, как зашумели дым-машины – было в этом звуке что-то стонущее. Но Глиццерин махнул на это рукой. Образно, ведь руки были заняты скрещиванием пальцев.
Когда из-под сцены забили столбы искр, Пшикс напрягся так сильно, что даже ворот его пиджака оттопырился еще сильнее – как кошкин хвост, приготовившийся к неприятностям.
Потом столбы пламени и искр стали слишком большими для этого эпизода постановки, и Глиццерин, плюнув на все скрещенные пальцы, ринулся на сцену, пока остальные таращили глаза.
Пробиваясь через клубы разнообразного дыма – сценического, дыма от искр, подпаленного потолка и светопарта, пиротехник выскочил на сцену и начал выключать механизмы.
Зрители ничего не заметили – дым уж слишком загустел.
Вообще, зрительный зал, особенно, если смотреть со сцены, превратился в настоящий рай для дымного наркомана, если такие вообще существовали. Тоненькие струйки цеплялись друг за друга и складывались в непроходимое полотно гипер-дыма, которое все разрасталось и разрасталось.
Когда начали биться лампочки, Глиццерин был уже у края сцены.
А вот теперь пора вернуться к застывшему кадру и разморозить его, хорошенько подогрев.
Светопарат, летящий над сценой, приземлился прямо на макушку Пшикса – тот успел схватить его и спасти от смерти.
Пиротехник даже не понял, что он поймал. Глиццерин просто вцепился одной рукой в этот неопознанный упавший объект, а второй нащупал люк, ведущий под сцену, и нырнул во мрак.
Мрак этот не оказался таким уж мрачным, вопреки всей логике.
Под сценой вспыхивали огоньки, мерцали искры, и техника постепенно выходила из строя, бешено шебурша, как налакавшийся алкоголя кот, которого заперли в переносном домике для домашних любимцев.
Пробираясь через клубы дыма, что пытались захватить и эту территорию, Глиццерин, обжигаясь пиротехническими искрами, нащупал рычаг и со всей силы дернул.
Перенасыщенная магическими потоками техника отключилась – но перед этим успела прыснуть последним потоком искр.
Помещение под сценой вновь поместились в колючий и словно бы резиновый мрак, через который сочилось слишком много дыма
Пинь-пон-пиньг-понг!
Оказывается, что жизнь рождается именно с таким звуком. И никаких фанфар, ангельских песнопений и прочего – все просто и как-то даже, что ли, безвкусно.
Потом от жизни ожидаются первые слова, или хотя бы звуки – все творцы напрягаются и готовятся либо к тоненькому голоску, либо к философским речам только что рожденной сущности, сознание которой пылает просвещением.
Но первые слова жизни оказались не столь поэтичным. Скорее даже абсолютно антипоэтичными.
Звучали они как-то так:
– Ядрить переколотить, тарахтить! Что-чего-почему?
Притом все это – прокуренным басом.
Зрительный зал переставал гудеть. Гости зааплодировали – ну и что, что спецэффекты вышли из строя, засыпав осколками пару-другую человек? Зато получилось эффектно и красиво, как и обещала программка.
В углах зала и на сцене замаячили магические аномалии, полупрозрачным полотном колеблющимися в пространстве. Эти существа напоминали синеватых призраков из магии, которые мрачно глазели в пустоту и колыхались на месте. Но никто не кричал от ужаса и не разбегался в стороны.
Если полтергейст в доме – это паника для всей семьи и очередной сюжет для фильма ужасов, то внезапно возникшая магическая аномалия – как моль в шкафу.
Эти существа возникали тогда, когда в пространстве образовывался избыток нестабильности – и она, смешиваясь со стабильностью, превращалась в лишнюю магию, которая формировалась в аномалии. Такое происходило просто так – иногда, в углу любого дома могла появиться аномалия. Просто какие-то изменения на природном уровне, ничего особенного. Но чаще, конечно, магические аномалии возникали в кабинетах алхимиков и волшебников – уж там-то излишня магия постоянно скапливалась. Или, при сбоях в приборах, которые тоже работали благодаря магии. Ну, и при разного рода катастрофах, но это редкость.
Избавиться от этих магических аномалий просто – достаточно использовать эту избыточную магию. Волшебники, например, зажигали обычный магический огонек, и аномалия исчезала. А алхимики пускали магию, из которой состоит аномалия, в свои опыты разного характера…
Шляпс проткнул аномалию рукой, и по телу проползла неприятная, холодная щекотка. Люминограф ощупал сцену в том месте, где, как ему показалось, упал светопарат.
Не найдя ничего, Диафрагм тяжело вздохнул – стоящая за ним женщина аж вздрогнула.
Люминограф присел на край сцены, свесив ноги – но тут сзади что-то грохнуло. Из мрачной дыры в полу выползал самый настоящий черный чумазый черт, темнота вокруг него клубилась, поднимаясь вверх вместе со струями пара и запахом гари. Эта адская свита прыгала вокруг своего хозяина, и…
Глиццерин чихнул, и все старания драматизма сошли на нет.
– Господин люминограф? – осторожно проговорил пиротехник, вытирая черную сажу с лица.
Шляпс нехотя повернулся.
– А, снова вы. Нет, ничего я вам больше не дам, даже не просите – у меня этого больше нет…
– Не понимаю, о чем вы, но мне очень жаль, – Глиццерин наконец-то выбрался из-под сцены и грохнул крышкой люка. – А я тут, кстати, нашел ваш светопарат…
Шляпс с грацией неуклюжей пантеры кинулся на специалиста по спецэффектам. Тот был невероятно медлительной добычей, и люминограф уже успел выхватить свое сокровище из чужих рук, тут же принявшись осматривать его.
Глиццерин Пшикс опешил, но, придя себя, стал ждать благодарности.
Ее не последовало.
Но Пшикс был очень терпеливым.
– Если вы ждете благодарности, – кинул Шляпс, убирая прибор в кожаную сумку. – То не дождетесь. У меня сердце в пятки ушло, а это просто вы в суматохе стащили его со сцены…
– Вообще-то, он на меня свалился.
Господин Диафрагм поразмыслил.
– Ладно, тогда я говорю спасибо великой случайности за то, что она случилась. Ну и вам за то, что вы приняли на себе удар от светопарата, не более.
– И даже не дадите сделать люминок? Ну хотя бы одну…
– Я подумаю, – наигранная задумчивость пантомимой натянулась на лицо люминографа. – Нет, даже не думайте.
– А, господин люминограф! – пространство разразилось голосом, который словно бы пропустили через цепь громкоговорителей. – Я-то уж думал, что вы ушли!
К сцене подошел – хотя, вернее сказать, подкатился – кругленький режиссер, тело которого скорее напоминало перевернутый корнеплод, чем классический набор «руки-ноги-грудь-голова».
– Простите за… технические неудобства, – режиссер покосился на Глиццерина. – А вам, господин Пшикс, должно быть стыдно!
– Вообще-то, вы сами сказали встречать господина Диафрагма, а не проверять приборы…
– Давайте не будем переводить темы? С вами я поговорю отдельно, – режиссер нахмурился, а потом вновь повернулся к Шляпсу. Как по щелчку, выражение лица сменилось на то, которое обычно глядит с рекламы зубной пасты. – Я очень, очень рад, что вы посетили нашу премьеру! Запечатлеть этот спектакль на люминки – большая честь…
– Можете забыть об этой чести, люминок нет, – вздохнул Диафрагм.
Режиссера словно бы поставили на паузу.
– Как так – нет? Но вы же здесь
– Я-то здесь, а вот люминок нет. Точнее, они, конечно, есть, держите… – Шляпс вытащил из нагрудного кармана стеклянные карточки и протянул собеседнику.