Страница 93 из 228
Гвен отшвырнула дурацкую штуку в угол комнаты, словно этот детский жест мог решить какие-то проблемы, отменить или зачеркнуть прожитое.
На минуту ей стало страшно. С кем, собственно, она оказалась под одной крышей? Возможно, то, что говорила ей мать, было истиной. А она обманывалась, ей так этого хотелось… Хотелось поверить в какую-то сказку. В которой бывают не только чудовища, но и рыцари.
Нет, не бывает никаких рыцарей, несчастная пустоголовая идиотка — только чудовища, разве что с разными мордами! У одних это тигриный или львиный оскал, у других — страшные волчьи клыки. А то, что прячется за этими пугающими масками, было еще страшнее…
Гвен перестала шарить по сумке и, опустившись на колени, рыдала, рыдала, пока слезы не кончились, пока во рту не пересохло, пока солнце не спустилось к горизонту, и, окрасив серебристо-бирюзовое море нежным розовым цветом, не бросило последний прощальный привет в ее окно, целуя оранжевым отсветом лепестки осыпавшейся на столик белой розы.
Гвен вытерла нос рукавом рубашки и предприняла еще одну попытку — и на этот раз она увенчалась успехом: с одного из краев сумки обнаружилась прямоугольная коробочка. Расстегнув молнию ровно настолько, чтобы могла пройти рука, Гвен молниеносно протиснула потную ладонь в сумку, раздирая кожу об металл застежки, и сцапала сигаретную пачку. С обгрызенными ногтями справляться с пластиковой оболочкой пачки было непросто. Тогда в ход пошли зубы. Когда Гвен расчихвостила наконец несчастную упаковку, она заметила, что с другой стороны целлофана был специальный язычок для снятия оболочки. В любом случае, было уже поздно.
Она сунула в рот сигарету, нашла на тумбочке в сумке собственную зажигалку дурацкого розового цвета с изображением летающих двухвостых стрижей — какая глупость! — прикурила от нее прямо в комнате и прошла на балкон, забрав пачку, зажигалку и свечку с собой. От дыма запершило в горле и захотелось тут же откашляться. Гвен прикусила губу, и кашель отступил.
Она продолжала жадно затягиваться, как заядлый курильщик. Прямо как он…
«Перестань себя жалеть, бестолочь! Не «он». А Гэйвен Ван Вестинг, цепная тварь извращенца Роя, по совместительству кобель Сесили ЛаСуссен».
От этих не произнесенных вслух слов Гвен бросило в жар, по щекам опять полились слезы, а в груди все словно сжалось и обратно уже не вернулось, словно ей не хватало воздуха. Она с остервенением затушила окурок в стеклянной пепельнице и тут же зажгла следующую сигарету. Голоса в голове попритихли, но противная дрожь в животе так и не желала проходить… Гвен откинула голову назад, на кресло, закрыла глаза, продолжая курить…
Все недоговорки, все глупые трепетания, смутные сокрытые надежды, легкие, как ветер, ощущения предыдущих дней — все сейчас шло мертвым грузом на дно, вслед за садящимся в море кровавым солнцем. По щекам все еще текли слезы, и Гвен надоело их вытирать. Как же чертовски больно, когда сворачиваешь шею собственной мечте…
Она просидела так еще четверть часа, смоля одну сигарету за другой. Смотрела на темнеющее небо. Смотрела на воду, отливающую перламутром. «Может, пойти на волнорез?» Смотрела на собственные потные ладони, которые пошли почему-то противными красными и белыми пятнышками, словно ее кровь внутри перемешали со снежной крошкой. Гвен медленно поднесла уже почти потухший окурок к собственной коже. Каково это — так же, как боль от утюга? Он обжег себе лицо, выжил и вырос чудовищем. Сколько ей надо было затушить об себя бычков, чтобы смочь ему противостоять? Это было даже не так больно — видишь, Рой, твои игры меня больше не пугают…
Наконец, когда Гвен, утомившись от бесплодного сидения, которое не приносило ни ответов, ни облегчения, а лишь тошноту от избыточного курения, уже было решила встать и пойти зарыться в постель, хлопнула входная дверь. Гвен не двинулась с места — а вот ее пульс был, похоже, с этим не согласен. Сердце припустилось таким бешеным темпом, что зашумело в ушах. Руки моментально стали, как две ледяные глыбы, которые не то, чтобы не могли держать сигарету, но, в принципе, не имели функции сгибания пальцев. Гвен кое-как дотащила сигарету до губ и вставила ее себе в уголок рта, как, она видела, делали ее одноклассники, пытаясь казаться старше и круче. Она больше не хотела казаться старше. Ей было сто миллиардов лет, и уже не осталось пальцев на руках.
— Гвен, ты где? Что у тебя тут происходит?
Она продолжала молчать. Опять полезли проклятые слезы. Гвен с ненавистью смахнула их со щек.
— Да что случилось? Почему разит табаком? Ты куришь, что ли? Вот бесово наваждение! Ты тронулась умом, пока меня не было?
«Не буду с ним говорить. Не стану на него смотреть. Даже оборачиваться не стану.»
Гвен затянулась сигаретой, не выпуская ее изо рта. Сигаретный дым попал в глаза, и слезы потекли с новой силой. Она вытащила не слушающимися пальцами бычок изо рта , затушила его, прибавив к изрядной уже кучке очередную закорючку и прикурила следующую сигарету. Готовься. Скоро мы — он, я, и все наши скелеты — сядем в круг и выкурим трубку. Но, вот, видимо, не мира…
Гвен продолжала смотреть за горизонт, не дрогнув ни единым мускулом, когда Ван Вестинг вышел на балкон, сел с ней рядом и изучающе на нее уставился. Гвен заставляла себя не оборачиваться, но сместила взгляд на боковое ограждение из плексигласа, отгораживающее их номер от прочих. Там было отлично видно отражение того, что происходило на балконе. Динго смотрел на нее, и лицо его было таким усталым и напряженным, что внутри Гвен что-то ухнуло, как будто сорвался вниз огромный сугроб снега — а за ним неожиданно оказалась пустота.