Страница 71 из 228
***
Сесили поспешила в столовую — проверить сервировку и цветы. Фрезии уже поставили в вазы. А что тут делает эта орхидея? Ох и дура же эта горничная! Гнать ее в шею!
В комнату вошла бледная Гвен, оглаживая платье.
— Что случилось, дорогая? У тебя больной вид.
Рой прав, худая, как вешалка. И эти рыжие космы, что торчат во все стороны… Зачем, ради всего святого, она отрезала себе волосы?
Сесили видела ее фотографию, что привез Марк из своей очередной поездки к Грамайлам. Сунул ей ее под нос, словно гордился чем-то, жирный дурак! «Смотри, какой цветочек вырос у Боба в саду! В самый раз для Роя, а?» В кои-то веки Сесили была согласна с мужем. Да, красивая, милая девочка. А та часть активов, что причитается ей по воле отца (тот, как водилось у них в кругу, составил завещание заранее, на всякий случай — а у Сесили и на севере были свои осведомители) делает малышку еще более привлекательной.
Хорошо, что Рой перестал сопротивляться этому союзу. Вообще, он сегодня в удивительно хорошем настроении, которое резко улучшилось после его поездки на теннисный корт. Когда он утром садился в машину, то ныл и брюзжал на тему горничной: что ее надо выкинуть вон без единой копейки прямо сейчас. Насчет горничной Сесили была согласна с сыном, но она никогда раньше не замечала, чтобы он так быстро забывал о том, что его раздражало. После возвращения из города он и словом не обмолвился о девчонке — и это при том, что она уже дважды попалась ему на глаза. Он только фыркнул, показывая на свою спортивную сумку: «Разбери это и выстирай!». Чудеса…
Линда (Сесили терпеть не могла длинное и напыщенное имя «Гвендолин» и сократила его на свой лад), меж тем, мялась на пороге. Боже, когда эта девочка краснеет — а делает она это постоянно — то становится похожей на морковный взрыв.
— Так что же, дорогая? Может, ты сядешь?
— Я… мне стало нехорошо после врача. Да и сейчас неважно. Спасибо.
— Боги, детка, сядь уже где-нибудь! Я распоряжусь, чтобы тебе принесли куриного бульона из кухни.
Что за овца, честное слово! Из-за какого-то врача ее вывернуло. Никакой стойкости. Как же она потом рожать-то будет? А рожать она будет. Обязательно. Хотя бы одного — Рою нужен наследник.
Сесили раздраженно повела плечом.
— Садись, отдыхай. Тебе надо подкрепиться. Сейчас принесут бульон.
***
Тетка ушла, а Гвен села на маленький диванчик у окна. Голова еще кружилась, желудок то и дело сводило спазмами. Впрочем, мысль о бульоне Гвен не расстроила. И зачем она столько съела за завтраком? Гвендолин всегда ненавидела врачей. В кабинет семейного доктора, на ежегодный осмотр, ее, обычно послушную, (такие шутки были свойственны, скорее Брайди) папа с мамой затаскивали вдвоем, а вся амбулатория звенела от отчаянных детских криков.
С годами она перестала плакать, но организм реагировал по-своему, и это было совершенно вне ее контроля. Уже третий раз — с того момента, как ей начали делать полный женский осмотр — после того, как похолодевшая от страха и смущения Гвен слезала с койки, ее неизменно выворачивало. В этот раз она хоть успела добежать до ванной.
Сесили вернулась с чашкой бульона — горничная была занята раскладыванием блюд по сервировочным тарелкам и блюдцам.
— Вот твой бульон, ласточка. И потом можешь отдохнуть в моей спальне, если хочешь…
— Большое спасибо, тетя. Мне уже лучше. Я, пожалуй, лучше пройдусь после обеда, а то голова болит.
— Как скажешь. Я бы, на твоем месте, поспала. Или ты хочешь, чтобы тебя отвезли в гостиницу? Кстати, насчет гостиницы — я уже сказала это Ван Вестингу. С понедельника, когда уедет Фьюри, ты переедешь к нам — это не обсуждается. – Сесили присела рядом с Гвен, потянулась к пепельнице на подоконнике, потом, словно о чем -то вспомнив, отдернула руку сложила длинные, изящные пальцы с аккуратными розовыми ногтями с белыми полосками по краям на обтянутых черным льном коленях. - Пока же поживешь в гостинице под присмотром. Я уже распорядилась насчет номера. Ты переедешь в двойной люкс, и во второй комнате при тебе будет дежурить наш Динго. Так тебе будет спокойнее.
— Нет, тетя, пожалуйста, не надо!
Боже, нет, нет — еще и это! — что за извращенное наказание валилось на их несчастные головы? За что?
— Святые угодники, детка, ты все еще боишься Динго? Уверяю тебя, он совершенно не опасен. Воспринимай его, как вещь. Уродливую, но полезную. Вот и доктор сказал, что у тебя нервы, как струны, и что присутствие взрослого тебе сейчас необходимо. Так что это решено. Если он будет надоедать, или, к примеру, пить по вечерам, можешь звонить мне - я приму меры. Однако, пей свой бульон, а то он совсем остыл… - тетка грациозным кошачьим движением соскользнула с дивана. - Пойду проверю, что там Рой…
Гвен отставила свою кружку на мраморный столик и зарыдала, облокотившись на белую спинку дивана. Почему все так сложно? Так горько? Почему никто ничего не понимает? Самое неловкое и страшное, что могла себе представить Гвен, была еще одна такая ночь. А тут — до понедельника! Это пять ночей! Пять, кровавый ад! Что же им теперь придумать — чтобы выдержать этот кошмар?
С другой стороны — она сама виновата со своими фобиями. Держала бы рот на замке, авось, и обошлось бы. И Гэйвен тоже хорош - ну, к чему понадобилось выкладывать все это тетке? А теперь — на тебе! — сама будет мучиться, и его, не Динго — Гэйвена — тоже мучить… Ему, пожалуй, будет еще хуже, чем ей. Хотя Гвен с трудом представляла, куда еще может быть кошмарнее.
Рядом кто-то сел.
— Что случилось, дитя? О чем ты так горько плачешь?