Страница 5 из 228
Рой как-то по пьяни, когда матери не было дома (уехала с визитом к местному «бонзе», прихватив с собой и Динго), сообщил с гаденьким блеском в глазах: «Да она его еще и не только так использует». Гвен внутренне содрогнулась, поняв намек, но углубляться в тему не стала. С одной стороны, было нехорошо о таком говорить, а с другой — не хотелось доставлять удовольствие Рою и выдавать свои чувства, показывая, что она ему поверила. Гвендолин стала внимательнее вести свои наблюдения и делала соответствующие выводы, увы, отчасти подтверждающие намек Роя. Тетка ее ровно и свысока общалась с любой прислугой, будь то шофер, гувернантка или телохранитель, но в ее указаниях Динго порой скользило что-то совершенно инородное. Использовать, но по-другому.
Вблизи этого семейства начинали приоткрываться премерзкие тайны, про которые знать-то не надо, взгляды, которые хочется «развидеть», речи, которые хочется забыть. Упорядоченный, внешне благополучный мир состоятельного семейства в приближении оказался странной буффонадой, разыгрывающейся на фоне стильных декораций. И Гвен не было тут места, и не было ни сил, ни желания это место себе завоевывать.
Поехать на такого рода каникулы была, конечно, идея тетки Сесили и дяди Марка, а мать робко предложила это старшей дочери. Гвен, для порядка с денек поразмыслив, решила, что маме нужен отдых. В душе обе они понимали, что мать так и не оправилась после внезапной смерти отца, которая произошла около года назад, когда он уехал в столицу по делам. Все проблемы, что новоиспеченная глава семьи взвалила на себя после этого, вся работа, которую она выискивала, что дома, что вне дома, были нужны не только для того, чтобы удержать на плаву обширный семейный бюджет, но и служили матери нишей, в которую та могла спрятаться от жестокой правды. Внешне спокойная, сосредоточенная на своем внутреннем мирке Гвендолин в свои семнадцать не способна была правильно поддержать маму и попросту боялась, что если они вдвоем начнут говорить об этом, то утонут в слезах или умрут от обезвоживания, не в силах остановиться.
Поездка на море на встречу с теткой и ее семейством стала и для Гвен своеобразным побегом — от молчания, висящего как топор в комнатах, где прежде они счастливо обитали всемером, а теперь остались вдвоем. Ее брат-близнец Дерек был в университете на другом конце света и жил своей жизнью. Несмотря на то, что родились они вместе, с разницей в полчаса, школу он закончил на год раньше и уже успел поступить в колледж – сама Гвен крайне удачно умудрилась сломать себе ногу, спрыгнув с елки, растущей во дворе - как раз за три дня до начала первого класса - и лишний год просидела дома. Троих младших детей забрала на время семья другой тетки — сестры отца. А с матерью осталась Гвендолин под предлогом желания закончить школу, в душе боясь, что мать может не выдержать одиночества. Позднее Гвен начала понимать, что, возможно, ее нежелание покидать мать было ошибкой. Отчасти ее присутствие и желание хотя бы внешне соблюдать прежние ритуалы и привело к тому, что пока толком не осознавшая своего вдовства Кларисса Грамайл продолжала цепляться за обломки семьи, по сути уже переставшей существовать. Этот факт нужно было принять, пропустить через себя и жить дальше, как матери, так и самой Гвен.
И вот, в неосознанном желании сбежать от всего этого немыслимого клубка переживаний и недоговорённостей, Гвендолин собрала рюкзак (мать поджала губы, увидев это) и старый отцовский Samsonite, который он брал в дальние поездки, и уехала. Улетела на море, чтобы встретиться с незнакомой прежде теткой и неведомыми братьями и сестрой. В конце концов ей, наверное, тоже нужен был отдых.
Брат, эстрадный певчик, в свои восемнадцать за недолгий срок своей звездной карьеры успел влюбить в себя половину страны и теперь купался в лучах славы на берегу моря в курортном городке, что его мать выбрала базой для его «приморских гастролей». Пару раз в неделю он на лимузине (вызывающем у Гвен странное чувство неадекватности пространства) ездил на разные курортные базы и давал запланированные концерты. Временами это были выступления в узком элитарном кругу, вроде частных клубов, и пару раз в местных залах или общественных центрах. Влюбленные девочки находились всегда и во всех кругах, — от низов до верхов залы были переполнены: все же какая-никакая, а столичная знаменитость посетила, такое тут случалось не каждый день. Так что суммы, на которые рассчитывала тетя (Гвендолин краем уха слышала ее «деловые» разговоры с организаторами), были собраны и даже с лихвой.
Не занятое работой время Рой проводил с семьей или с разными приятелями из местной элиты. Эти набегали как тараканы, отчасти, чтобы погреться в лучах чужой славы, отчасти — себя показать, и, к слову, некоторые из местных были куда менее испорчены, чем Рой. С кем-то из них Гвен порой разговаривала, за другими наблюдала и пришла к выводу, что хуже кузена трудно было себе кого-то представить.
Отец семейства остался в столице: дела не давали ему возможности отлучиться и отдохнуть с семьей. Так, по крайней мере, сказала тетка. Рой пренебрежительно фыркнул на вопрос кузины о том, неужели и вправду дела так неотложны, что отец не может вырваться к семье хотя бы на несколько дней. «Ага, занят он, ну да. Кабаки и бабы. Бабы и кабаки. Так, по-хорошему, мы от него отдыхаем». Гвендолин благоразумно промолчала в ответ: за любые намеки на критику в адрес своего семейства Рой мог и взвиться, несмотря на то, что сам допускал крайне непочтительные замечания, и с большим удовольствием. Но что позволено Юпитеру, не позволено быку. В своих собственных глазах Рой, бесспорно, видел себя Юпитером, а уж какое место в иерархии отводилось Гвен, было страшно себе представить.