Страница 49 из 228
Гэйвен вышел из ванной: лицо и волосы мокрые, рубашка — вся в вине.
— А что ты так долго там?
— Ты время засекала? Я что, помыться не могу?
— А-а-а, прости. Мылся? — Гвен зарделась.
— Ну да, мылся, а что такого? – Гавейн сердито сдвинул откинутые назад после мытья волосы на обожжённую часть лица. - Ты, видимо, полагаешь, что я никогда не моюсь, а? Боже, Гвеннол, сидела бы ты у себя в гнезде…
— Если мылся, то зачем надел обратно грязную рубашку? Она же у тебя вся в вине…
— Надо же что-то было напялить. Нет у меня другой — все остались там, в усадьбе.
— Тогда сними, а я постираю. Вино можно отстирать, если сразу намочить водой.
— Откуда у тебя такие глубокие познания об алкоголе?
— А мы с подругами где-то год назад устроили девичник, когда у подруги родителей дома не было. Ну и выпили вина — а потом кидались подушками, и опрокинули стакан на простыню…
— Кидались подушками? Я пойду, пожалуй, спать на балкон. Ты уверена, что тебе семнадцать, а не пять?
— Мне почти восемнадцать!
— Ну, зашибись! Тогда иди спать, большая девочка.
— Я не хочу! Давай рубашку, я постираю.
— Не дам, не надо! Мне и так прекрасно! Очень оживляет. Мое вино, твоя кровь…
От последней фразы Гвен широко раскрыла глаза, и ее передернуло.
Гэйвен, мысленно прокрутив свою речь в начинающей потихоньку туманиться от вина голове, — ром был уже далеко — вдруг понял, что ее так огорошило. Боже! Растреклятый кровавый ад!
— Я ничего такого в виду не имел, ты поняла? То, о чем ты подумала, — не смей, выкинь это немедленно из головы! Я что по-твоему, людоед? Черт возьми, Гвен, и зачем ты сюда прилетела?.. Когда же кончится этот жуткий день!.. Такое ощущение, он будет длиться целую вечность…
Гэйвен плюхнулся на кресло со всей злости и закурил. Пальцы дрожали, так бы их растак! Так дрожали от ненависти к себе и злости на Гвеннол, которая стояла там и смотрела на него, склонив набок голову, — точь-в-точь любопытная птичка на ветке — что он не смог прикурить: обжег себе пальцы и уронил зажигалку на пол. Невыносимо! Проклятый огонь! Проклятая Гвен с ее крамольными мыслями! Вот какого она о нем мнения? Было впору присоединиться к тем двум, в лесу? Все равно Гвеннол считает их одного поля ягодами. И еще полчаса назад щебетала что-то про чудовищ — и нечудовищ! А тут истинные мысли вылезают на поверхность. К чему было это вранье?
Перед носом щелкнула зажигалка. Гэйвен открыл глаза, не желающие больше ничего видеть, — вот бы заснуть! Может, даже и не проснуться — чего ради? Перед его взором предстала Гвен с решительным лицом, держащая зажжённую зажигалку. От терзающей ее внутренней мысли и напряжения у нее побелели крылья носа, и с этими слегка нахмуренными бровями и пламенем в руке она стала похожа на какую-то богиню мести и правосудия. Грудь — находящаяся прямо перед лицом Гэйвена — неровно вздымалась и тут же опадала, словно кислород не успевал наполнить лёгкие Гвендолин. Он думал – не об этой трепетной прелести девичьей груди, а о том, что девчонка чем то неуловимым – резкостью движений, неуемностью? - похожа на ту, чьим именем он так упорно ее называл, - на ласточку, что пару недель назад он сшиб в сумерках на машине Сесили на полной скорости, отгоняя кабриолет после очередной помывки домой.
Птица шарахнулась о лобовое стекло плотным мячиком, оставив на выдраенной глади пару прилипших сероватых перьев. Он тогда остановился, вышел из машины и, стоя над закапанной дождевыми каплями пыльной дорогой, глядел, как ласточка пытается дышать - и не может. Через пару минут она умерла, а он нажрался в тот вечер как свинья и все вспоминал кельтскую сказку о ласточке, что упорхнула от пожара в замке, но сожгла грудь, спасая возлюбленного. С тех пор у ласточек – у гвеннол – алое пятно на перьях. Так рассказывала сестра. Гэйвен вздохнул и ему захотелось вернуться на две недели назад. Не выходить из машины, не смотреть на глупую птицу. Сотни пичуг умирают ежесекундно – что ему за дело?
— Гэйвен Ван Вестинг, хватит себя жалеть! Я ничего такого не думала. Тошно смотреть, как ты себя накручиваешь! Мужчинам жутко нравится себя жалеть, как я вижу. — «А она становится проницательной — что это, опять школа Сесили?» - мелькнуло в голове у Гэйвена. — Но сейчас у тебя нет повода.
Гвен, пригасив зажигалку, опустилась перед ним на корточки, положила свои ледяные ладони ему на одно колено и взглянула своим русалочьим взглядом прямо ему в лицо — не отводя глаз.
— Я тебе верю.
Гэйвен застонал.
— Не надо так со мной. Для тебя это — игра. Для меня — моя беда. Я не хочу, чтобы она стала еще и твоей.
— Может быть, я хочу.
— Нет, не хочешь. И ничего такого не будет. Даже и не надейся! Я поделился с тобой комнатой, но свой персональный ад предпочитаю держать закрытым для посторонних.
— А я для тебя посторонняя?
— Ты — нет. И именно поэтому — держись от меня подальше.
— А если я не стану?
— На твое счастье, Гвеннол, у меня еще есть остатки совести. И мозги какие-то тоже есть — пока я их еще не все пропил. Поэтому, если ты не будешь — я буду за нас двоих. Тебе понятно?
— Мы еще это обсудим.
— Не думаю, что там есть, что обсуждать.
— Это не только тебе решать.