Страница 48 из 228
— До завтра.
— Что значит «до завтра»?
— А то и значит. Завтра ты скажешь, что принимаешь приглашение своей тетки и до конца лета поживешь у нее. И все. Вместо привидений будешь бегать от Роя — он хотя бы реален, на наше с тобой общее несчастье.
— Ничего я такого не сделаю!
— Значит, я за тебя сделаю. Скажу, что у тебя истерики на почве падения, что ты боишься темноты. Еще чего-нибудь навру. Тетка твоя, вроде как, за тебя отвечает. Конечно, она тебя заберет.
— Это страшно нечестно и несправедливо! И жестоко — там же Рой!
— С этим не поспоришь. Хотя, я боюсь, что Рой для тебя менее опасен, чем я. И чем эти твои страхи.
— Рой меня тоже пугает. А вы — нет.
— Опять «вы»? У тебя даже для девицы крайне короткая память.
— Хорошо, ты меня не пугаешь.
— Это потому что ты — глупый цыпленок. А должен бы. Постой, но раньше ведь я тебя пугал?
— Да, но это тогда.
— А теперь? Что произошло между этим твоим «тогда» и «теперь»? Я не думаю, что сильно изменился…
— Во-первых, изменилась я. А во-вторых… когда я вас… когда я тебя увидела впервые, то подумала, что ты похож на чудовище.
— Ну тут ты была крайне проницательна, по-моему.
— Нет. Никакое вы… — вот проклятье! — никакое ты не чудовище! Там, в усадьбе, бродят настоящие чудовища, и я их увидела и узнала. Они прячут свои морды под приглаженными личинами и красивыми вещами, но их истинные лица иногда становятся заметны, и это — страшное зрелище! Они поражены, как болезнью, жестокостью, злобой и безразличием, внутренней пустотой. В тебе же — лишь злость. И еще — тоска и печаль. Но жестокости в тебе нет, это я знаю теперь.
— Та-ак, ты, как видно, решила удариться в психоанализ… Кровавый ад, Гвеннол, у тебя богатая фантазия, с чем тебя и поздравляю! Людей все же ты знаешь весьма относительно. Однако, нечудовищу надо выпить. А ты пока устраивайся, что ли. Если не передумала.
— Нет, ничуть даже. Спасибо!
Гвен забрала свой пакет и залезла с ногами на застеленную немыслимым количеством всяких покрывал, одеял и простыней кровать. Гэйвен, стараясь не глазеть на нее, отодвинул подальше большое кресло, подволок к нему стеклянный столик, на который взгромоздил почти пролитую бутылку (новую отправил под стол), вытащил сигареты, сел и закурил, откинувшись на спинку довольно удобного кресла. Гвен все еще возилась со своим пакетом, вытаскивая из него телефон, зарядку для него, шлепки в горошек, зубную щетку и пасту, какое-то, видимо, мыло, лекарства. Посмотрев на них, она сунула таблетки обратно, а мазь, вместе с щеткой и пастой отнесла в ванную, где и закрылась, прощебетав на прощание: «Я сейчас».
В этой идиотской пижаме ноги у нее казались еще длиннее… Кто, черти бы его подрали, отменил длинные ночнушки до пола? Наверняка какая-нибудь проклятая баба, из тех, которые вечно бубнят про независимость и равенство полов, а у самих вообще между ног ничего нет! Либо ночнушка, либо совсем ничего не надо. А что, простите, делать с женщиной в пижаме? Что она хочет сказать, надев эту самую пижаму? Что тоже может спать в трусах? Спать в трусах, кстати, — полнейший вздор: неудобно и тесно. Ночнушка — другое дело. Тут все понятно. И ничего не видно, и возбуждает интерес: что же там есть, и какое оно — то, чего не видно?.. Сразу хочется посмотреть… А совсем ничего…
Гэйвен вздохнул и потянулся за вином. Есть в этой глупой комнате хотя бы стакан? Он, наверное, в ванной — а там Гвен… В пижаме…
Ван Вестинг запрокинул почти пустую бутылку с намерением допить то, что в ней еще оставалось.
В бутылке, однако, вина оказалось больше, чем он предполагал, и Гэйвен залил себе им все лицо — ожог и глаза тут же начало щипать — и белую рубашку. Она уже, конечно, не была такой чистой, как утром, но все же в чем-то ему надо завтра дойти до усадьбы в надежде, что горничная выстирала его одежду. Теперь же весь воротник и половина груди были в бордовых пятнах. «Хорошо сочетаются с кровью Гвеннол на рукаве», — невесело подумал Гэйвен.
Гвен к тому времени как раз вышла из ванной, свежеумытая, с розовыми щеками и как будто накрашенными губами.
— Ты что, накрасилась?
— Нет, я зубы чистила. А ты что, облился? Да что же это такое, в самом деле?
— Не нравится — не дружи, дверь вон там. И еще другая — на балкон. К летучим мышам. Вместо того, чтобы причитать, пусти меня в ванную — мне надо хоть лицо помыть. И отлить заодно.
Гвен отошла в сторону. Гэйвен прошагал мимо нее практически вслепую, утирая глаза от вина. Гвен промокнула салфеткой залитую вином ручку кресла. Какой все-таки неприятный запах от этого пойла! Гвен сморщила нос. Неужели он выпьет всю ту, другую бутылку тоже? Боги, что же это будет? Все же, влипла она в историю… Надо будет лечь спать в какой-то момент… Хотя Гвендолин сомневалась, что заснет в компании пьющего и глядящего на нее мужика.
Хотя он старается все время отвести глаза — даже нарочито, честное слово, обидно становится!
Но не прогонять же его на балкон! Это было бы верхом неприличия. Действительно, напросилась, согнала с кровати, а теперь: «Извольте пройти на балкон, потому что я вас стесняюсь!»? Вообще, надо ей лечь на кресле. Ей нужно меньше места. Он вон какой огромный. Гвен макушкой едва доставала до его плеча. Родственники Гвен были все же меньше ростом и не настолько мощно сложенными. Дядя Марк, впрочем, тоже был немаленьким, но он так растолстел за последние годы, что не производил впечатления высокого, — полнота каким-то странным образом скрадывала рост. Мальчишки в школе Гвен попадались, конечно, и высокие — но они почему-то были все худые и сутулые и напоминали Гвендолин вытянутых в длину, как на картинке в учебнике билогии, червей. А Гэйвен был сложен великолепно: широкие плечи, прямая, даже слегка горделивая осанка, — он уж-то не сутулился! — узкие бедра… Гвен стало стыдно за собственные мысли, и она, не зная, чем себя занять, попыталась промокнуть салфеткой еще и лужу от вина на полу.