Страница 26 из 228
У Гвен даже приоткрылся рот от неожиданности. Значит, все-таки, он заметил. Младших детей пересаживать было нельзя, потому что они оба пока ездили на специальных подставках, закрепленных по ходу машины. Значит, пересесть мог только кто-то из них с Роем, и они неминуемо оказались бы сидящими раздельно.
Гвендолин окатило волной благодарности. Рой продолжал сопротивляться.
— Я не хочу пересаживаться. И не стану плясать под твою дудку, Динго. Мне наплевать, что тебя укачивает, как сопливого младенца. И вообще, я хочу сидеть рядом с Линдой, коль на то пошло. От тебя вечно несет перегаром. Меня самого начнет мутить.
— Хорошо, не пересаживайся. Но имей в виду, что, когда я сблюю на твои красивые красные штаны, вонять тут начнет куда сильнее.
Рой перебрал в своем умишке все возможные аргументы и, по-видимому, не нашелся, что еще возразить. Меж тем из машины Фьюри уже возмущенно гудели клаксоном. Рой, обиженно бурча что-то себе под нос, пересел на место Динго, рядом с приятелем, и, надувшись, как мышь на крупу, уставился в окно. Динго переместился на место Роя у окна, и Гвендолин пришлось подобраться: Динго был основательно шире и занимал больше места, чем кузен.
Когда он усаживался, случайно дотронулся своим плечом до ее плеча, и оба вздрогнули. Гвен прижалась поближе к Эйрин, но сподвигло ее на это отнюдь не отвращение. От его случайных прикосновений ее бросало в непонятную дрожь, почти темнело в глазах, а в ушах и в животе запорхали уже знакомые ей бабочки. Колени сводило сладкой истомой, по спине словно шел электрический разряд, и волоски на шее становились дыбом, а живот покрывался мурашками. Гвендолин становилось от всего этого жутко — перед ней опять начинало мерцать таинственное лицо взросления, которого она желала и боялась. В такой близости было отчаянно трудно прятаться за своими барьерами: одно небрежное касание — и барьеры падали, как карточный домик.
Динго, казалось, не замечал ее смятения. Отвернувшись, он уставился в окно и просидел так до конца поездки.
Гвендолин как-то удалось взять себя в руки. Особенно ее охладила мысль о предстоящей верховой езде. Тут-то и помощь Роя не понадобится — она сама все сделает. Ничего, будет держаться в хвосте, подальше от всех, авось никто и не заметит ее неуклюжей посадки и немеющих от страха падения рук. Лишь бы только лошадь попалась смирная.
На курсах у нее была злая молодая кобылка, которая, прямо как Рой, так и норовила ее укусить, если только Гвен оказывалась в доступной близости. Всех самых мирных лошадок отдали младшим, и Гвендолин мучилась с этой бестией, пока не решила завязать с курсами навсегда. Младшая сестра тогда рассказывала, что ее пересадили на лошадь Гвендолин, и они после некоторых выяснений отношений подружились. Гвен и слышать про это не хотела. Тогда, помнится, она сказала сестре, что это все потому, что она сама зловредная как эта тварь, да и воняет так же — вот эта дурацкая животина и почувствовала родство. Брайди обозвала ее в ответ рыжей трусихой.
Как давно же это было, и какие они тогда были дурочки! Гвендолин отдала бы что угодно за то, чтобы сейчас обнять вредную сестру. Та бы не стала плакать от щипков Роя и живо придумала бы какую-нибудь пакость, чтобы досадить гадкому мальчишке. Гвендолин всегда сама оказывалась объектом проделок Брайди, но, похоже, так ничему от нее и не научилась.
Машина остановилась, они приехали. Динго резко отворил дверь машины и выскочил, как будто за ним гнался рой ос. Отойдя от машины на добрых двадцать футов, он жадно затянулся сигаретой.
Гвендолин помогла Финли отстегнуться. Рой, не глядя ни на Гвендолин, ни на младших брата и сестру, вылез из машины и, перебрасываясь репликами с приятелем, пошел к конюшням. За ним, как свита, поспешили фотограф и люди Фьюри. Сам Ричард о чем-то тихо говорил с Сесили.
Когда Гвендолин, наконец, выбралась из машины — последней, Рой уже выводил из стойла великолепного гнедого жеребца. Лошадь принадлежала их семье, как и две другие: мелкая, серая в яблоках ласковая трехлетка Эйрин, чудесный белый конь Сесили и толстенький шоколадный пони Финли. Лошадей доставили сюда в специальном контейнере на каникулы, а в конце лета их таким же образом отвезут в столицу.
Гвендолин уныло побрела к конюшням, томимая самыми нехорошими предчувствиями. В конюшне было полутемно и пахло сеном и животными. Гвендолин чихнула. Служащий нервно осведомился, нет ли у нее, случаем, аллергии на лошадей? Нет, аллергии у Гвен не было. Был только панический ужас, всего-то. Служащий успокаивал ее, уверяя, что ей сейчас подберут самую смирную лошадь. Он по пути бросил ей перчатки и защитный шлем и вывел на свет божий среднего размера палевую лошадку, на вид довольно смирную.
Гвендолин боязливо погладила лошадь по шелковистому боку.
— Она не будет кусаться?
— Да нет, что вы. Рона у нас мухи не обидит. Она сама вас боится. Когда будете проезжать лесом, возле деревьев не спешите, она может испугаться. Она в юности повредила ногу об корень, вот и шарахается теперь. И для забегов больше не годится. А тут народ катать — в самый раз.
Гвендолин с жалостью поглядела на чудесное животное, которое косилось на нее карим, блестящим глазом из-под светлой челки. Она взяла лошадь под уздцы и вывела ее из конюшни. Почти у входа лошадка вдруг занервничала и подала вправо, проходя последнее стойло, где стоял чудовищного размера черный, как смоль, жеребец, злобно раздувающий ноздри.
— А это что за чудовище?
— О, это наш Демон. Он у нас диковат, редко кого к себе подпускает. Нам его было сдали на перевоспитание, да хозяин в прошлом году скоропостижно скончался. А вдова продала его нам.