Страница 21 из 228
При мысли о звонке Гвен тут же вспомнила, почему не позвонила ей вчера. Охнула, вспыхнула и заползла обратно под смятое во сне одеяло. Может, ей все это приснилось: и купание, и вся эта путаница с Динго, — да, наверняка — слишком уж все казалось призрачным.
Гвендолин вынырнула вновь и вытащила из-под одеяла ногу — усевшись в позе лотоса, она внимательно изучила свою ступню. Вот и царапина, уже затянувшаяся нежной тонкой новой кожицей. Значит, все было? Было.
Звонить матери сразу же расхотелось. Но Гвен волевым решением взяла телефон и стала набирать знакомый номер. Дома трубку никто не взял, и озадаченная Гвендолин, продержав звонок до тех пор, пока не пошли короткие гудки, бросила трубку и перезвонила матери на сотовый. После некоторого недолгого времени — оператор еще не перевел звонок на автоответчик — мать вяло спросила, кто говорит. Удивленная Гвендолин сообщила, что она — это она. Мать, на секунду замявшись, сказала, что да, у нее все в порядке, только приболела. Нет, ничего серьезного, какая-то летняя простуда. Что очень болит голова, поэтому и не взяла трубку городского. Что она перезвонит сама, ближе к вечеру. А сейчас хочет поспать. Гвен мысленно пожала плечами и завершила звонок.
Сон как рукой сняло. Гвендолин пошла в ванную, и только там ее настигла мысль, что мать, пожалуй, впервые в жизни не задала ни единого вопроса про нее, Гвен. Обычно разговоры сводились к вопросам вроде: «Ну, как там ты?» А тут — ни намека. Гвендолин поздравила себя с непробиваемым эгоизмом: человек болен — нельзя же постоянно думать о дочери, тем более о дочери взрослой.
К вопросу о взрослости: Гвендолин вспомнила еще и про забытый на берегу лифчик, и тут же уныло засосало под ложечкой предчувствием неприятных разговоров. И, как будто поймав ее мысли, зазвонил телефон. Гвен гигантскими скачками понеслась в комнату, полагая, что мама-таки решила поболтать. Но на связи была не мать. Из трубки раздался мурлыкающий голос тетки. Та почти никогда не звонила Гвендолин (и так каждый день видятся), поэтому звонок ее заинтриговал: ну не из-за лифчика же на песке Сесили названивает ей с утра, пусть и не столь уж раннего.
— Линда, ты уже проснулась? (Гвен передернуло – она терпеть не могла, когда тетка называла ее Линдой, но сказать ей об этом боялась) Прекрасно. Как спалось? У меня к тебе небольшая просьба: не могла бы ты сегодня прийти пораньше, скажем, через час? У нас гости, приехавшие из столицы, которым не терпится с тобой повидаться. А еще Рой придумал организовать для всех конную прогулку и не мыслит ее без своей любимой троюродной сестрички. Ты ведь умеешь ездить верхом? Хорошо. А костюм мы тебе подберем — у Эйрин найдутся лишние сапоги, а все остальное, в сущности, не имеет значения. Приходи, мы тебя ждем!
Гвендолин, и так весьма озадаченная самим фактом звонка тетки, пребывала в состоянии легкого ступора. Кто были таинственные гости из столицы, которым не терпелось с ней повидаться? Поразмыслив с минутку, Гвен пришла к выводу, что это может быть только дядя Марк. Остальных родственников она не знала.
У Сесили был брат, которого Гвендолин еще не видела, но какое ему может быть до нее дело? Насколько она знала по слухам, персонажем он был любопытным: любимец богемы, меценат и писатель. Знала она также, что с Сесили они не ладят. Был и еще один знакомый ее отца, младший брат дяди Марка, принадлежащий к той же творческой тусовке, что и брат Сесили. Все они в юности развлекались вместе. Майло был известным актером — слишком известным, чтобы интересоваться какой-то девчонкой и ехать ради нее из столицы, незамедлительно призывая ее на ковер. Нет, определенно это был дядя Марк. Хотя конная прогулка и дядя Марк казались Гвендолин едва ли совместимыми в одном контексте. Боги, конная прогулка!
Гвен с детства дико боялась лошадей. Вместе со своими братьями и сестрой она ходила некоторое время на начальный курс верховой езды. Дерек лошадьми не заинтересовался, его тогда больше увлекали всякие мотоциклы, а младшая сестра умудрилась обставить ее за первую же неделю. Гвендолин, почувствовав себя страшно униженной, наотрез отказалась продлевать занятия.
И теперь она чувствовала: ей это может стать боком. Одежды подходящей не было в принципе. В чемодане Гвен нашла только шорты и майки, одинокий носок и еще один летний спортивный лифчик — взамен оставленному на берегу.
Гвендолин еще смутно надеялась, что другой лифчик все же к ней вернется, но надежда, как известно, умирает последней — вот и ее надежда тоже таяла на глазах.
В узком гостиничном вечно пахнувшим чем-то странным шкафу нашлись две пары джинсов, постиранные за небольшую плату в бельевой гостиницы — был тут такой сервис. Гвендолин могла бы, конечно, стираться и у тетки, но одалживаться ей не хотелось, а нарываться на шутки Роя по этому поводу — тем более.
Гвен съела йогурт из мелкого холодильника, больше похожего на тумбочку — но и то хорошо, что имеется, не питаться же ей только шоколадками и чипсами. Гостиничный завтрак она проспала: тот завершался в девять, а сейчас уже было начало одиннадцатого.
Выбрала из своих маек содержащую наименьшее количество глупых картинок — нашлась одна старенькая в серо-синюю полоску, мать давно хотела ее выбросить, но Гвендолин не соглашалась: ее очень давно привез из какой-то поездки отец. Спортивный лифчик немыслимо жал во всех местах — Гвен почти почувствовала себя барышней в корсете. Итак, джинсы — хорошо, что сегодня не жарко — и вперед.